Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Январь-Июнь полностью

Д. Быков― Да, он и песни неплохо поёт. Я помню, что я по-настоящему его оценил после «Катали мы ваше солнце». Прелестное произведение! И очень мне нравится «Работа по специальности». Вот что ты хочешь, но «Работа по специальности» — отличный роман! Кстати, тут спрашивал человек с пневмонией. Достаньте «Работу по специальности» Лукина или «Бытие наше дырчатое» — и вся пневмония из вас вылетит, как из Лимонова она вылетела после стакана денатурата в известном его рассказе. Ну, это такой стакан денатурата.

Кстати, тут очень много вопросов: «Как вы относитесь к творчеству Лимонова?»

А. Лазарчук― К раннему — хорошему. К позднему — плохо. Вот и всё, что могу сказать. (Смех.)

Д. Быков― Интересный вопрос: «Андрей, вам за шестьдесят…» Вам за шестьдесят?

А. Лазарчук― Нет, мне до шестьдесят.

Д. Быков― До шестьдесят. «Можете ли вы оценить, что делает возраст с писателем: умнеем ли мы — или наоборот?» Видимо, вопрос от писателя («умнеем ли мы?»).

А. Лазарчук― Думаю, что мы не умнеем, это совершенно точно. Мы набираемся опыта, но вряд ли наши умственные способности от этого возрастают. Нет, не умнеем, точно.

Д. Быков― «Что вы думаете о романе Гессе «Степной волк»?»

А. Лазарчук― Я его давно читал с большим удовольствием, но сейчас я о нём уже не думаю.

Д. Быков

― Ну, детский роман абсолютно.

А. Лазарчук― Да. Он уже закрылся как-то большим пластом последователей в этом направлении.

Д. Быков― Да и жизнь стала, знаешь, настолько сложной, что уже как-то недо Волка с его страданиями.

А. Лазарчук― Да. А так — очень прекрасный и милый роман. У Гессе вообще, по-моему, плохих вещей нет.

Д. Быков― Ну, «Паломничество [в Страну Востока]» мне скучно было читать, честно скажу. Ну, это ладно.

«Почему у фантастов нет хороших критиков»? Ну, можно сказать, что есть, в принципе.

А. Лазарчук― А кто?

Д. Быков― Кроме Романа Арбитмана, к которому мы сложно относимся, я думаю, трудно кого-то назвать.

А. Лазарчук― Да вообще нет — ни хороших, ни плохих, мне кажется.

Д. Быков― «Читали ли вы книгу Прашкевича о Леме? Если да, то что скажете?»

А. Лазарчук― Это отличная книга.

Д. Быков

― Отличная?

А. Лазарчук― Да.

Д. Быков― Мне тоже показалось, что книга отличная, хотя Лем там вышел неприятный.

А. Лазарчук― А Лем и был неприятный.

Д. Быков― А какой был Лем?

А. Лазарчук― Он был неприятный, он был высокомерный, он ненавидел человечество. При этом он гениальный писатель.

Д. Быков― Писатель гениальный. А что ты любишь больше всего? Я — «Расследование». А ты?

А. Лазарчук― А я, будешь смеяться, «Насморк».

Д. Быков― Ну, это почти то же самое. А ты тоже считаешь, что мир состоит из непонятного?

А. Лазарчук― И «Глас Божий».

Д. Быков― Вот «Глас Божий» — совершенно отличная вещь! И заметь, что она не скучная.

А. Лазарчук

― Как-то я не помню, чтобы у него были скучные вещи.

Д. Быков― Нет, через «Голема» продраться совершенно невозможно!

А. Лазарчук― Хотя можно!

Д. Быков― Хотя можно. (Смех.)

Тут, кстати, сразу прилетел вопрос от того же автора: «Как вы относитесь к проблеме «Маски»?» Ну, имеется в виду повесть «Маска». Может ли система перепрограммировать себя?

А. Лазарчук― Человек поставил вопрос, на который сам не знает ответа. Я как читатель понял проблему, но ответа я тоже не знаю.

Д. Быков― Но ты можешь себя перепрограммировать, как тебя кажется?

А. Лазарчук― Нет конечно.

Д. Быков― Вопрос от Инны: «Почему так мало фантастики о любви?» (Смех.) Это очень женский, прелестный вопрос! Инна, я не издеваюсь, клянусь вам!

А. Лазарчук

― Мало фантастики о любви, наверное, потому, что любовь — сама по себе фантастика, и это отдельный жанр. Любовные романы фантастичны от и до.

Д. Быков― Вот уточняет: «Если Россия слабее США, вы смиритесь с несправедливостью?»

А. Лазарчук― Нет, я пойду партизанить.

Д. Быков― Ну, как Кандид, пойдёшь ловить мертвяков.

А. Лазарчук― Да.

Д. Быков― Кстати, ты можешь объяснить (это уже от меня вопрос), почему Стругацкие из всех своих текстов больше всего любили «Улитку [на склоне]»?

А. Лазарчук― Наверное, потому, почему и я.

Д. Быков― А ты почему?

А. Лазарчук― Очень глубокая вещь. Они сумели подпрыгнуть выше макушки, сами того не ожидая, потому что они же начали делать из развлекухи совершеннейшей — и вдруг у них получился гениальный текст, который они сами не поняли.

Д. Быков― Ну, «Беспокойство», первый вариант, — тоже неплохой, кстати.

А. Лазарчук― Да, я и говорю. Но это развлекуха совершеннейшая, согласись.

Д. Быков― Ну да, конечно. А чем ты можешь объяснить, что Лес не меняется, а Институт всё-таки изменился? Сегодняшняя российская власть — это ведь не Институт, нет?

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука