Комитет рассматривал процесс переселения как способ решения сразу двух проблем. Существовало широко распространенное, хотя и абсолютно ошибочное, мнение, что в Европейской России слишком много народа кормится от земли, и голод 1891-1892 годов только укрепил это заблуждение. При этом совершенно игнорировался тот очевидный факт, что более справедливое распределение сельскохозяйственной продукции, более высокая эффективность и меньший упор на экспорт позволили бы населению вполне нормально питаться. Поэтому Комитет рассматривал миграцию в районы, прилегающие к Транссибирской железной дороге, как способ сокращения численности населения «перенаселенных» западных и центральных губерний России. Однако это была не Америка, где переселенцы получали всяческое содействие. Сибирь не имела ничего общего с Диким Западом и присущим ему азартом от захвата новых территорий, сопровождаемого массовым убийством коренного населения. В Сибири не было ковбоев, поскольку коровы использовались преимущественно для получения молочной продукции, а их забой осуществлялся для местного потребления без необходимости гнать скотину несколько сот миль по прериям. Переселенцы были намного беднее, а поскольку происходили они из крестьян, лишь недавно освобожденных от крепостной зависимости, им в отличие от их американских собратьев был чужд дух предпринимательства. В массе своей они вели себя спокойнее, поскольку переселялись целыми семьями, а не как в Америке, где рядом с большинством вновь прибывших холостяков не было женщин, чтобы усмирить их необузданный нрав. И земля была не такой плодородной, и возможности для частного предпринимательства не такими широкими, хотя Куломзин мечтал создать на юге Сибири несколько «маленьких Америк» — обширных территорий, отданных под производство зерна, как на американском Среднем Западе. Он даже предлагал прогнать казахов — кочевой народ, живущий за счет скотоводства, — с их земли и заселить ее мигрантами, но подобные идеи оказались неосуществимы.
Россия была государством, в котором, чтобы совершить длинное путешествие на поезде, требовалось иметь внутренний паспорт (и сейчас требуется), и потому даже речи не было о том, чтобы пускать в поезда всех желающих. Крупные землевладельцы в Центральной России боялись, что, если Сибирь поглотит всю имеющуюся рабочую силу, некому будет возделывать и убирать их собственные поля. Однако Куломзин и Витте понимали, что, несмотря на ограничения, многие крестьяне отправятся в Сибирь, чтобы найти лучшую долю на вновь осваиваемых землях. Хотя русские крестьяне получили свободу в 1861 году, в конце XIX века они все еще вели жизнь, полную ограничений, принадлежа к общинам, возглавляемым старостами. Община определяла почти все аспекты крестьянской жизни, такие как выделение земли и отправление правосудия. Поэтому самые смелые воспринимали переезд в Сибирь как возможность не только начать новую жизнь, но и освободиться от кабалы общинной системы, господствовавшей в сельской России с незапамятных времен.
Как емко выразился Тредголд: «Миллионы крестьян не могли обрести свободу в родных деревнях, и возможность найти ее пускай даже за тысячи километров от дома заставляла их срываться с насиженных мест и рисковать всем ради нее
До строительства железной дороги миграция происходила бессистемно и не контролировалась властями. Несмотря на то, что каждый, кто намеревался отправиться куда-либо по железной дороге, должен был получить не только внутренний паспорт, но и специальное разрешение от местной полиции, на деле многие просто брали и уезжали без всякого разрешения. Формально вновь прибывшим также полагалось зарегистрироваться на новом месте, но их попытки часто натыкались на бюрократические препоны, и тогда на правила предпочитали махнуть рукой, хотя из-за неопределенного правового статуса людям и приходилось жить в постоянном страхе. Обеспокоенный перспективой того, что толпы безземельных крестьян будут бродить по Сибири, Комитет попытался урегулировать процесс переселения и фактически взял на себя роль благотворительной организации, обеспечивающей всестороннюю поддержку переселенцев с тем, чтобы помочь им переехать и обосноваться как до, так и после их прибытия на новое место. Каждая семья получала по 16 гектаров земли с доступом к лесу и пастбищам. Около 100 таких наделов располагались вокруг жилых домов, образуя, таким образом, компактную деревню. Дополнительным стимулом для переселенцев являлось то, что в течение первых десяти лет их доходы не облагались налогами. Для того чтобы увеличить земельный фонд, осуществлялись крупные и дорогостоящие проекты по осушению болот и орошению засушливых степных площадей. У коренных кочевых народов отнимались огромные территории и передавались переселенцам.