Транзиция

Количество горошин в третьей ложке примерно равно среднему арифметическому первых двух – идеальное попадание, верный знак, что нужное число найдено. Решив больше ерундой не заниматься, съедаю горошек из третьей ложки. Сработало. Я снова могу спокойно откинуться на стуле. С облегчением выдыхаю через нос, пока мои зубы и язык перемалывают отдельные горошины в клейкую массу. Я глотаю ее и, наклонившись над столом, зачерпываю следующую ложку piselli piccoli. Пламя свечи дрожит, словно от холода.

Я роняю ложку на тарелку и, глядя на свечу, погружаюсь в воспоминания.

Вот только это уже не воспоминания. Это…

Я наблюдаю, как она проводит ладонью над зажженной свечой, поглаживая желтое пламя: веер пальцев порхает в жарком воздухе, раскаленная сердцевина трепещет, но плоть остается нетронутой. Огонек отклоняется то влево, то вправо, подрагивает, выпуская к сумрачному потолку колечки сажистого дыма, а она продолжает медленно водить рукой над эфемерной слезинкой пламени.

– И все-таки для меня разум – это прежде всего концентрация, – произносит она. – Представь себе увеличительное стекло, которое фокусирует лучи света в одной точке, пока не загорается огонь – пламя разума. Самосознание рождается путем сгущения реальности. – Она вскидывает взгляд. – Понимаешь?

Я неотрывно смотрю на нее.

Она рядом, прямо здесь, прямо сейчас.

Это не воспоминание, не флешбэк. Конечно, мы приняли кое-какие наркотики, которые все еще действуют, однако происходящее на дурман не спишешь. Все вокруг такое яркое, мгновенное, живое. Одним словом – реальное.

Склонив голову набок, она приподнимает одну бровь:

– Тэм? Ты меня слушаешь?

– Слушаю.

– Тебя как будто что-то отвлекает, – тихо замечает она и поплотнее заворачивается в простыню.

Набрав в грудь воздуха, она собирается сказать что-то еще…

– Нет разума в отрыве от контекста, – опережаю ее я.

Между бровями у нее мгновенно проступает морщинка.

– Я как раз… – Все еще хмурясь, она убирает ладонь от свечи; пламя ярко-желтым щупальцем тянется за ее пальцами, словно отказываясь их отпускать. – Я тебе об этом уже рассказывала?

– Не совсем. – Я наблюдаю, как огонек свечи принимает прежнюю форму. – То есть, не то чтобы… Нет.

Она глядит на меня то ли растерянно, то ли с подозрением.

– Гм-м… – произносит она. – Что ж, ты прав. Представь себе увеличительное стекло: оно отбрасывает тень на область рядом с объектом фокусировки, и это темное пятно – расплата за концентрацию на чем-то конкретном. Так и мы забираем смысл из окружающего мира, чтобы силой разума сосредоточить его в нас самих.

(Ее волосы…)

Ее волосы – водопад рыжевато-каштановых кудрей – деликатным нимбом обрамляют склоненное набок лицо и ниспадают на плечи, приоткрывая стройную шею. В ее глубоких, карих с рыжинкой глазах, издали почти черных, отражается ровное, безмятежное пламя, словно иллюстрируя ее идею о природе разума. Взгляд будто остекленел. Крохотный сполох сверкает в ее зрачках – замерших, внимательных, живых. Она неспешно, едва ли не томно моргает.

Я вспоминаю, как вспомнил, что наше зрение не статично; мы можем пристально что-то рассмотреть лишь потому, что наши глаза ежесекундно совершают множество крошечных безотчетных движений. Если привести глаза в полную, абсолютную неподвижность, предмет в поле зрения исчезнет.

– Я люблю тебя, – говорю я.

Она резко выпрямляется.

– Что?!

Всего одно резкое слово – и огонек свечи гаснет, а комната погружается во тьму.

Внезапный ветерок задувает свечу на кухонном столе в Палаццо Кирецциа, холодит мне лицо и поднимает дыбом волоски на загривке. Ложка с зеленым горошком замерла на полпути ко рту – так я держал ее за миг до того, как проиграл в памяти, пережил заново и поменял события, произошедшие двенадцать лет и бесконечное число миров назад. Но ведь ложка, кажется, упала…

Где-то в здании хлопает дверь. Здесь, на кухне, раздаются щелчки и гудение, моторчики начинают вращаться, компрессоры в холодильнике и морозилке со вздохом оживают. В коридоре включается свет, и я слышу отдаленные шаги.

13

Пациент 8262

Прошлую ночь я провел не в своей койке, не на своем этаже. Я очутился этажом ниже, где накануне пережил нечто пугающее. Я лежал в тихой палате среди совершенно безмолвных обитателей. Недолго, но мне хватило. Ужасный опыт.

Это произошло после того, как я лишился чувств в кабинете широкоплечей докторши. До сих пор не понимаю, что там все-таки было. Под конец все превратилось в некую бредовую галлюцинацию, осознанный кошмар вудуистского толка. Признаюсь, я даже обрадовался, что упал в обморок, и по-прежнему благодарен нежданному избавлению, пусть оно и помешало мне разобраться в случившемся.

По моим наблюдениям, всегда наступает момент, когда человек понимает, что спит и видит сон. В том, что случилось вчера, я такого момента не нахожу. Могло ли мне все это присниться? Сомневаюсь. По крайней мере, я точно покидал свою палату – сам или по чьей-то воле.