– Привет. Как ты сюда попала? Как тут тебя называют? Субъект Семь? М-да-а, как ласково. Помнишь меня? Как себя чувствуешь? Что они с тобой сделали? Добрый вечер. Это снова я. Я даже не понимаю, что это. Что за дерьмо? Ох. Здравствуй, Субъект Семь! Давно не виделись. Как дела? Черт, что они тебе вкололи… Ты еще с нами, Седьмая? Ты здесь? Есть кто дома? Ублюдки! Бедная девочка! Похоже, они что-то в тебе нашли. Что-то им от тебя нужно, да? Гм-м… Да поможет нам судьба… Что? Ох, если бы я только могла… А сейчас что они с тобой делают? Бедняжка…
И так далее и тому подобное.
Она отвечала женщине фразами вроде этих:
– Я иду искать Монти-видео. Разбей меня в две безги. У меня ребенок ушился, пимиги мне. Кривенс, мистер Гивенс, вы меня в грог загоните. Честное слово, ни разу о таком не слышала! Есть такая штука, мамой клянусь. Сух сук нес барсук. Система подъемных глоков еще никому не вредила. Порядок? Я покажу тебе порядок, прохиндеец несчастный! На колени! Помоги же мне. Крепитесь, прутья и люстры, объединимся в эти трупные времена! Глина.
– …слышишь? Ты меня слышишь? Послушай, Седьмая, я не могу тебя отсюда вытащить. Ни физически, ни по-другому. То, что я здесь, – уже сродни чуду. Никогда не думала, что так сложно будет вернуться. Сдается мне, ты все равно ни черта не понимаешь. Так ведь? Но просто, чтобы ты знала – вдруг ты все-таки меня слушаешь или когда-нибудь услышишь, – благодаря тебе, тебе одной, я многое узнала. Узнала, что они делают, чего хотят, чем готовы рискнуть и как низко готовы пасть. Надеюсь, еще не все потеряно. А теперь послушай, дорогая. Делай все необходимое, чтобы облегчить себе жизнь. Продолжай в том же духе. Ты меня поняла? Делай понемногу то, чего от тебя ждут, однако внутри сохраняй свою истинную суть, дух протеста. Не страх, а злость. Однажды ты освободишься, и мы найдем, как тебе помочь. Возможно, в этот миг я буду рядом. Если буду, вспомни меня. Вспомни, если увидишь. Удачи!
– К добру нам эта встреча в ясный день. К бобру нам эта встреча в ясный пень. Паста лоббиста, детка!
Женщина в сером платке постоянно к ней прикасалась: то по ладони погладит, то похлопает по плечу, то поправит волосы. Вот и сейчас отвела ей прядь волос со лба.
Вода.
При свете она увидела, что на щеках у женщины блестит вода. Слезы.
Странно. Она почему-то думала, что только она умеет делать слезы, а остальные – нет.
Затем женщина в сером платке ушла вместе с другими уборщицами.
И больше не возвращалась.
После грандиозного карнавала под Туманным куполом я перестал быть любимчиком мадам д’Ортолан. Едва ли я вообще когда-либо был у нее в фаворе, что бы там ни говорила миссис Малверхилл, но теперь уж точно попал в немилость. Должно быть, я прошел испытание, которое устроила мне Теодора, организовав эту странную серийную оргию на двоих, потому что остался жив, да и на допросы меня больше не вызывали, однако мадам д’Ортолан почувствовала себя оскорбленной и теперь явно хотела поквитаться.
Я по-прежнему был убежден: это испытание она провела, чтобы проверить, насколько просто перенести меня в другое место, и чтобы дать следопытам, наблюдателям и провидцам наводку – как собаке дают понюхать одежду человека, которого хотят найти. Если личный аспект и присутствовал – я подозревал, что мадам д’Ортолан питала своеобразную ревность из-за случившегося между мной и миссис Малверхилл, – то на первом месте все равно стоял вопрос безопасности «Надзора».
Тем не менее я понимал, что уязвил Теодору и она приняла это близко к сердцу. Я повел себя неожиданно. Не так, как требовалось. Продемонстрировал неуважение, возможно, даже неприязнь. Уж точно не благоговейный трепет, не потрясенную – с толикой смущения – благодарность, которых она ждала и считала своими по праву.
Конечно, по абсолютной шкале обид это была сущая ерунда; обычный человек способен проглотить и забыть унижения в сотню раз хуже. Но для личности такого порядка, как мадам д’Ортолан, для ее непомерно раздутого эго сама непредсказуемость моей реакции многократно умножила обиду, взрастив ее до исполинских размеров, сравнимых с масштабами побед и достижений ее в остальном благополучной жизни.
Еще несколько месяцев я не получал ни одного задания, а затем «Надзор» начал поручать мне гораздо более сложные и опасные миссии. Все меньше времени удавалось проводить в горном коттедже неподалеку от Флесса. Я все дольше и дальше носился по множеству миров, участвуя в безрассудных авантюрах, смертельных схватках и откровенном бандитизме. Постепенно даже флесский домик перестал казаться мне тихой гаванью, и когда мне выдавали лишний септус и появлялся шанс отдохнуть – если это, конечно, можно назвать отдыхом, – я отправлялся в ту Венецию, где встретил и потерял свою маленькую пиратку. Как заблудшая душа, я скитался по городу с обожженным историей лицом и познавал мир, искалеченный жестоким наследием и губительным поклонением алчности и эгоизму. И хотя это ваш мир, уверен, что во многих отношениях он известен мне лучше, чем вам.