В устах моего доброго московского друга социолога, доктора наук Василия К. та же история выглядела следующим образом: „Они привезли Таньку в 2 часа ночи. Я, плохо соображая со сна, открыл двери и она бросилась ко мне с криком: „Дядя, дорогой дядя Вася”. За ее спиной стояли милиционеры, и я не стал спорить: дядя так дядя. В действительности никакая она мне не племянница. Познакомились мы с ней весной в сквере у Никитских ворот. Я, сидя на солнышке, читал книгу, она подошла и спросила, как проехать к Казанскому вокзалу. Свеженькая такая деревенская девочка, с владимирским выговором. Я с моей лысиной и сединой в клиенты ей не годился, а поболтать ей хотелось, она и присела рядом. Как это водится в нашем отечестве, стала она рассказывать о себе. Через 15 минут я уже знал всю ее подноготную. Мать — уборщица с копеечной зарплатой, отца нет. Родилась 17 лет назад в городе Суздале. Старинный этот городок с древними церквами и теремами сейчас стали охотно показывать иностранным туристам. Иностранцам, приезжающим туда на три часа, все, конечно, в диковинку. Но для местной девочки из бедной семьи в городишке нет ничего привлекательного. За год до того Танька окончила школу, ходила прибирать какие-то учреждения. Зарплата — кот наплакал. В городском парке на танцах встретила паренька лет 20 в форменной авиационной фуражке. Влюбилась. Паренек был тоже суздальский, но работал техником на аэродроме в соседнем Владимире. Она со своей русой челкой и курносым носиком, очевидно, ему тоже понравилась. Танька эта и впрямь существо милое: маленькая, ладно сложенная, с ясными серыми глазами русской деревенской девочки. И боевая к тому же. Захотелось ей оженить на себе парня в авиационной фуражке. (Для провинциального Суздаля техник с аэродрома — челоек блестящей карьеры.) Но, как поется в русской песенке:
„Хороша я, хороша, Но плохо одета; Никто замуж не берет Девушку за это”.
Одним словом, была она бесприданницей и это ее огорчало. Потому что сегодня преуспевающих мальчиков с аэродромов без красивого платья и французских туфель в законный брак не затащишь. Кто-то надоумил Таньку съездить в Москву „на сезон”, с мая по сентябрь, чтобы там на столичной панели заработать себе приданое. Другого выхода у нее не было, и она рискнула. Наше знакомство в сквере произошло на второй или на третий день после ее появления в столице. Девушка с улыбкой сообщила мне, что уже начала свою так сказать профессиональную деятельность. Я было попытался отговорить ее от этого плана, но она только посмеялась. Моральные проблемы ее явно не заботили. Она твердо решила заработать за лето и осенью выйти замуж. Жаловалась она только на то, что ей негде поставить чемодан, который находится в камере хранения на вокзале. Да и помыться ей тоже негде. Я предложил поставить чемодан у меня и пользоваться моей ванной, благо я человек одинокий и не брезгливый. Так и договорились. Она мне не докучала. Приходила раз в неделю, всегда веселая, бодрая. За чаем рассказывала о своих приключениях, иногда смешных, а порой и не очень. Случалось ее били, когда пыталась она „крутить динамо”, как с тем черным парнем из университета Лумумбы. Раза два появлялась она в моей квартире с подбитым глазом и в порванной кофточке. Но юный ее оптимизм преодолевал все. Постепенно, овладевая приемами своей профессии, стала она неплохо зарабатывать, сняла квартиру и забрала свой чемодан. (К этому времени было у нее уже три чемодана всякого женского барахла.) История с черным студентом не подорвала ее активности. Последний раз я встретил ее сентябрьским днем в центре города. Это было примерно за неделю до запланированного ею отъезда из Москвы. Была она хорошо одета и, несмотря на тяготы своей профессии, неплохо выглядела. Танька бросилась ко мне на шею, как к родному: „Дядя Вася, дядя Вася!” С гордостью стала рассказывать, что заработала чистыми за лето 1.800 рублей. По российским стандартам сумма эта огромная. С тем она и уехала в свой Суздаль. Думаю, что со своей поразительной волей и целеустремленностью Танька добилась того немудреного счастья, о котором мечтала. И теперь форменная авиационная фуражка украшает ее суздальскую или владимирскую комнатенку.
Так рассказал о проститутке Татьяне Ж. мой друг ученый-социолог, в прошлом коренной москвич, а ныне эмигрант. Василий К. — человек серьезный. Он не склонен к идеологизации фактов или морализированию. Факты его интересуют сами по себе. Историю Тани относит он к самому концу 60-х годов и считает ее наиболее счастливой из всех ему известных историй такого рода. „Проституция в нашей стране, — говорит он, — существовала всегда. Но особенности власти, утвердившейся в России после 1917 года, наложили свой советский отпечаток и на эту древнейшую профессию”.