Третий пир

Мстислав Матвеевич, понимая подтекст, пресек, назвавши сумму за консультацию; они отступали, прилично, бочком пятясь. «Сама Мать-Природа оплакивает величайший талант!» (Конечно, трупу уже не позавидуешь, я б их распустил.) Четырежды лауреат споткнулся о черный крест, чуть не упал и окончательно пришел в себя, соображая: «На Новодевичье мне не потянуть — враги, а тут самый раз, и места есть, надо присмотреться и прощупать почву». Почву — в писательской организации, здесь же — пряный перегной праха и тлена, монашеские тени в древесных сплетениях, женские стенания, над всеми вороны, эх Русь, кто и что только в твоей земле не лежит!

В двухсветном (в два этажа) дубовом зале взыскательный метрдотель в силу субординации выдал улыбку, прислуга задвигалась, возник коньяк, Мстислав Матвеевич повеселел.

— Помянем. Все-таки Рюрикович, может, последний.

— Не беспокойтесь. Их по всем континентам навалом. Разветвленная семья. Три года назад, когда я Ивана Васильевича вылечил, начался его международный взлет.

— Не туда он летел, декадент. Ну да что ж теперь? Как говорится, Бог с ним. Ваше здоровье, Женя.

— Взаимно, Славик!

— Славик?.. Ладно. Каким образом вы его вылечили?

— Пустяки, — доктор снял очки. — Пусть это вас не заботит, вот так вот будем сидеть и разговаривать.

— О чем?

— О чем угодно, — доктор подмигнул. — За генералиссимуса, а? Занятный был человек.

— Он был страшный человек, — поправил Мстислав Матвеевич спокойно и выпил. — Именно такой и был нужен, чтоб похерить ту самую трусливую «гвардию» и больную мечту о мировой революции.

— Он там между делом и мужиков похерил, кажется.

— А вы хотите бесплатно отвязаться от международного кагала? Наполеон в свое время заплатил меньше, так ведь все дорожает. Его величие в том, что он не побоялся взять на себя роль палача.

— Да я его уважаю, уважаю, хотя слишком много мучеников тоже не дело, рождается обратный эффект.

— Вы правы, возрождается нация.

— Подходящая нация, это да.

— Подходящая для чего?

— Для всего. Вы лично из его рук получали премии?

— Дважды. Незабываемые минуты. Я, материалист, ощущал прилив энергии сверхчувственной. Но не оправдал, оказался недостоин, писал всякую муру. И вот теперь, на старости лет, взявшись за дело, переживаю иногда то самое ощущение.

— Экзема? — Вэлос кивнул на руки Мстислава Матвеевича в черных, тонкой кожи перчатках.

— По-видимому. Мелкая красная сыпь по всему телу. Оригинальность в том, что высыпает только при его появлении, понимаете? Сочиняю батальную сцену, казалось бы, ужасы войны — ничего подобного, здоров. Но стоит вообразить…

— Не волнуйтесь, не вы первый, аналогичный случай известен в истории. Вот так вот человек здоров, бешено деятелен, призраком бродит по Европе, а стоит взяться за сочинение (обратите внимание, именно сочинение определенной вещи, про все остальное пиши — не хочу!), стоит взяться — экзема.

— Кто такой?

— Карл Маркс с «Капиталом». Так и умер не окончив.

Мстислав Матвеевич был явно шокирован.

— Маркс? Вы уверены?

— Я понимаю, что вы предпочли бы соотечественника, но — симптомы зафиксированы.

— А как же Энгельс? Он же продолжил?

— С того как с гуся вода. Человек своеобразен. Да если б кожное раздражение мучило каждого, кто писал об Иосифе Виссарионовиче, интеллигенция вся исчесалась бы. И не только советская — мировая.

— Так в чем же дело?

— Будь мы с вами мистиками, мы б могли вообразить, что его дух требует покоя (в сталинском крутом стиле — насылая на вас болезнь). Однако здравый смысл подсказывает: вы трепещете, потому что в глубине души не уверены в том, перед кем преклоняетесь.

— Я уверен.

— Очень хорошо. Эту уверенность мы и укрепим. Снимите перчатки. Снимите, снимите… Ну?

— Я поражен.

— Это только начало. Придется провести месячный курс и время от времени возобновлять — по мере продвижения эпопеи к концу. Где-то два с половиной тома, так? — Вэлос надел очки, подумал, достал записную книжечку из внутреннего кармана пиджака, вырвал листок и небрежным росчерком паркера вывел несколько цифр. — Вас устроит?

— Вообще-то…

— Общение с вождем стоит не дешево. Часть отдадите с аванса, а основная расплата будет после публикации. Диктуйте адрес… Страстной бульвар? Удачно, в центре. Завтра в три. И усвойте главное: жизнь прекрасна.

Однако грек грабитель, темная личность, но какой доктор! Какой коньячок, смугло светится, мягкий, нежный, из знаменитой французской провинции, речная долина лежит под солнцем, ленивая волна лижет песчаный плес, бархатные бабочки колобродят, ветерок запутался в отзывчивом женском смехе, и пышные спелые гроздья…

— Мстислав Матвеевич, — послышался деревянный голос из октябрьского могильного дня, слякотью струящегося по стеклам. — Вы помните, что через час партком?

И Мстислав Матвеевич мгновенно мобилизовался, отозвавшись с враз накалившейся интонацией:

— Все помню.