Читаем Третий пир полностью

Заседание тут же за стенкой: в какой-то подсознательной прострации дубовый разливанный зал можно счесть предчувствием парткома. А грек, маленький мерзавец, уже зовет Якова Макова с черным кейсом «присесть» (у Мстислава Матвеевича зачесались руки), на что тот отвечал с достоинством: «Я не пью». — «А мы с кладбища», — пожаловался доктор. «Кого проводили?» Яков Маков сразу сел, оживился, вопросительно взглянул на коллегу. «Товарищ Вэлос — товарищ Маков», — процедил тот (какого черта? или у доктора не хватает клиентуры? Закордонные грезы умчались вдаль — туда, где на горизонте розовел феодальный замок; началась привычная борьба, осложненная национальным фактором). «Невосполнимая утрата — сокрушался Маков, услыхавши про Рюриковича. — Правда, я слышал, он ударился…» — «Ударился, — процедил Мстислав Матвеевич нехотя, подбирая слова. — В богоискательство». (Мстислав Матвеевич и Яков Маков подозревали друг друга в работе на лубянский департамент, взаимно заблуждаясь: работал третий — за соседним столиком, над котлетой, в ожидании того же парткома.) «Все чин чином, — калякал доктор, Яков Маков жадно внимал и кивал. — Венки были от кино, от Академии художеств, циркачей, фабрики „Большевичка“, от Моссовета…» — «А меня никто не предупредил! Правда, я ночью только вернулся из командировки». — «Во Францию», — вставил Мстислав Матвеевич энергично. «Был, был из Союза — золотыми буковками по черному полю, цветы правда искусственные, но октябрь уж наступил, уж роща, можно сказать, отряхает… семья разорилась на розы, усопший — кстати, абсолютно трезвый, показания экспертизы — изящно задрапирован белым кружевом». — «Значит, была экспертиза?» — «А как же! А вдруг это не он? Известны случаи. Император Александр Павлович…» — «У нас — не может быть, — ядовито возразил Яков Маков, покосившись на Мстислава Матвеевича. — У нас органы работают как часы». — «Точно, — подтвердил собрат по перу. — Что б мы без них делали?» (Театр абсурда в действии: собратья стремятся «уесть» друг друга эзоповской иронией, за которую — устную — уже почти не сажают.) — «Валюту делали б, — сказал непонятно Вэлос, игнорируя товарища с котлетой. — Нелегкое дело. Как там во Франции-то?» — «Да так, ничего особенного». — «Почем девочки-то?» — «Не интересуюсь». — «Серьезно? В прошлый сезон брали по двести пятьдесят франков. За час». — «Сколько на наши деньги?» — заинтересовался Мстислав Матвеевич. «По официальному курсу — десятка». — «Скажите! Недорого». — «Наш официальный курс…» — начал Вэлос с приятной улыбкой, но Мстислав Матвеевич перебил: «Доктор! Я тут на минутку, приспичило… вы не хотите?» — «Спасибо, обойдусь». — «Все равно привстаньте, объясню на всякий случай, может, пригодится… вот сюда, видите, винтовая лестница… (Мстислав Матвеевич зашептал.) Будьте с ним поосторожнее». — «А что, он голубой?» — «Хуже». — «Содомит или некрофил?» — «У его „товарищей“ шуточки не пройдут». — «Схвачено!» — Вэлос хохотнул, блеснули в очечках загоревшиеся на столиках лампы под розовыми колпачками, вернулся, сел — Яков Маков напротив, прижимая к груди «дипломат» с повесткой дня, глаза цвета хаки, тонкие губы, шепот, робкое дыхание. «Вы доктор? Лечили Шубина-Закрайского? От чего?» — «От импотенции», — соврал Вэлос потихоньку. «У него ж дети: мальчик и девочка». — «Так ведь вылечил». — «Каким образом?» — «Хотите узнать?» — «Вообще-то интересно». «Еще бы! Но интерес влетит в копеечку». — «Сколько?» — «Пятьдесят за сеанс. Люблю классику. Вы ведь юморист-сатирик? Передача по ящику „От великого до смешного…“» — «Сколько сеансов?» — «До свадьбы заживет». — «Я согласен, — сказал Яков Маков медленно. — Руки Мстислава, сознайтесь — вы?» — «Я. Где живете?.. А, высотка, „Иллюзион“. Ну, ждите. Завтра в пять». — «А с Мстиславом Матвеевичем вы давно знакомы?» — «С похорон». — «Он там по службе. Еще со сталинских премий… совмещает». — «Подлец. Как он пролез в писательские сферы?» — «В этих сферах, — Яков Маков обвел глазами оживляющийся к вечеру дубовый зал, — каждый второй (и уж совсем беззвучно) и в каждый столик вмонтировано!» («Обычная мания преследования, — поставил мысленный диагноз Вэлос, — затормаживающая половые функции. А человек полезный, хороший человек».) Вэлос снял очки и сказал проникновенно, благо соседний товарищ доел котлету и удалился: «Не вмонтировано. Нету ничего. Не-ту. Говорите свободно, но лояльно. Почему бы вам не сменить климат?» — «Потому что я люблю родину, — отрезал Яков Маков с сарказмом, — и она меня любит». — «Какую родину?» — «Эх! — сказал, подойдя, Мстислав Матвеевич, — партком! А то б загудели на всю ночь».

Вэлос динамично прошел сквозь писательские сферы в прихожую-раздевалку, где присмотрел телефон-автомат. Поль ответила, что Митя отбыл в Дубулты (да, да, уже с неделю он ощущал как будто некую пустоту в пространстве Москвы, провальчик за Садовым кольцом, за Новослободской). На двадцать четыре дня? Столько не высидит, умрет с тоски, жди на днях.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее