Три Александра и Александра: портреты на фоне революции

Как бы ни старалась член ЦК РКП(б) А. М. Коллонтай написать социально-правильные произведения о «пчелином рое», созидающем улей коммунистического общества, на самом деле в центре этих повествований – глубоко личные и в то же время вечные коллизии. В сущности, перед нами – истории женщин, возжелавших свободы, приложивших героические усилия для того, чтобы стать свободными, и в итоге оставшихся у разбитого корыта так и не реализованной судьбы. Поэтому в оптимистических финалах «Василисы Малыгиной», «Большой любви», «Сестёр» ощущается скрытая (и очень идейно невыдержанная) печаль. Чтобы достичь творческой свободы и общественной самореализации, надо пожертвовать семейным благополучием и любовью.

Не правда ли, в этом есть что-то монашеское? Отречься от всего ради «единого на потребу».

Смелая, деятельная, общественно-активная жизненная позиция чревата для женщины-матери неразрешимым конфликтом с собственными детьми. Об этом написано, пожалуй, самое лучшее из беллетристических произведений Коллонтай – «Любовь трёх поколений». Три поколения женщин – бабушка, мать и внучка – с одинаковой бескомпромиссностью борются за чистоту и свободу своей личной жизни, своей любви. Каждая из них – искренняя революционерка. И каждая с каждой приходит к точке неразрешимого, почти трагического взаимонепонимания. Проблема отцов и детей давно и хорошо известна. Проблема ценностно-поведенческого конфликта матерей и дочерей едва ли не впервые со всей остротой поставлена Александрой Коллонтай. И она ужасно актуальна во всякие переломные времена.

Неразрешённость конфликта и некоторая незавершённость сюжета повестей и рассказов Коллонтай соответствуют финалу её собственной биографии. Главные задачи так и не были достигнуты ни в её личной жизни, ни в общественной деятельности. Два образа, чёрный и светозарный, увиденные послушником Серафимом в январской метели, много лет боролись за её душу, как, впрочем, и за всю Россию. Российским государством надолго овладел грязно-чёрный демон бессмысленного душегубства. Кто победил в судьбе Александры Михайловны и в её совести – нам неведомо. В одном нет сомнений: светлые богородичные лучики жили в ней, не давали примириться с ложью и бесчеловечностью торжествующего партийно-бюрократического режима.

Из дневника Коллонтай, 1920 год:

«…У меня от Петрограда <…> жуткое впечатление… Не жаль мне прошлого Петрограда – барства и нищеты. Я тот ненавидела. Но не люблю и этого города новых властителей, где убита инициатива масс, её самодеятельность, где есть «мы» и «они» и где царит взаимная ложь, недоверие, фиглярство верхов и подобострастие, страх низов…»

Из речи Коллонтай на X съезде РКП(б) 9 марта 1921 года:

«…Каждый из нас, кто работает на местах, в массе, знает, что приходится сталкиваться с ужасающими картинами условий, в которых находятся наши товарищи-рабочие…»

«К нам примазался целый ряд чуждых элементов. Постановления об очистке партии принимаются только на бумаге и не проводятся в жизнь…»

«…Закулисно ведётся определенная оценка товарищей, расценка их, кого оставить, а кого отправить подальше от тех масс, на которые они оказывают влияние».

С 1923 по 1945 год она на дипломатической работе: в Норвегии, Мексике, Швеции. Об этой сфере её деятельности и об этом периоде её жизни мы рассказывать не будем. Пламя социального взрыва выплеснулось и угасло, музыка революции переродилась в тоталитарный марш. Поперечность характера нашей героини как-то потускнела, укрылась за дипломатической вуалью. И возраст уже не тот, чтобы бунтовать, да и время вокруг не то. Она была под постоянным надзором и знала об этом. Сотрудники диппредставительств, в которых она работала, а равно и жёны сотрудников следили за «товарищем послом» и доносили о каждом её шаге в Москву, кому следует. Её дневники как-то раз выкрали, скопировали и вернули на место, а копию направили в НКВД. В предвидении такого оборота она записывала в дневниках хвалебные фразы о Сталине. И – ни слова о близких людях, безвестно сгинувших в пасти сталинского левиафана.

Переплывающий быструю реку поперёк течения бывает выброшен на противоположный берег очень далеко от того места, к которому стремился.

Благополучно миновав пору сталинских репрессий, жертвами которых стали Шляпников и Дыбенко, она почила 9 марта 1952 года в Москве, чуть-чуть не дожив до своего восьмидесятилетия.

Вместо послесловия

Скрипка Милюкова

Из истории одной квартиры