Три Александра и Александра: портреты на фоне революции

Конечно, это не великая проза. Недостатки беллетристических произведений Коллонтай сразу бросаются в глаза. Язык сух, небогат, несколько отдаёт чернильным запахом резолюций, воззваний, постановлений. В нём начисто отсутствуют тонкие художественные приёмы и ходы, всякие там метафоры, прозопопеи, оксюмороны. Персонажи – образованные и полуграмотные, интеллигенты и рабочие – говорят на одном и том же усреднённом языке, используют одни и те же синтаксические конструкции, одну и ту же простенькую лексику с вкраплением необходимого количества терминов из революционного «новояза»: «предгубкома», «хозорганы», «спец», «работа в массах», «загубернаторился» в значении «зазнался»… В повести «Василиса Малыгина» присутствует, правда, попытка создать ощущение этакой «советской народности», но средства и тут однообразны и просты, если не сказать – примитивны: всякие там просторечные «кабы», устаревшие «сударушка», песенные «постылый» в сочетании с вывернутым порядком слов – сказуемое в конце предложения, – долженствующим изобразить народную речь.

Персонажи говорят одинаково, и это не случайно. Они вообще не слишком отличаются друг от друга. В них мало индивидуального, трепетного. Это не живые люди, а схемы. Как в образах родных и близких, о которых Коллонтай пишет в воспоминаниях, так и в образах героев её художественной прозы мало портретных черт, мимики, характеристических жестов, описаний внешности, манер, ужимок – вообще практически нет деталей. Всё строится на глаголах, на простом, однонаправленном действии. Ни шагу в сторону. Место действия и род занятий персонажей – абстрактны: безымянный город, ответственная работа (не уточняется, какая). Полностью отсутствует природа, пейзаж. Нет лирических отступлений. Текст беден до аскетичности. Как будто автор торопится выразить мучающую его идею и, сознавая нехватку времени, чернил, бумаги, быстро-быстро выкрикивает главное. То, что «едино есть на потребу».

Тематика и сюжеты тоже соответствуют этой аскетической доминанте. Все они похожи друг на друга. Исключение составляет крохотный рассказ «Скоро», написанный в популярном тогда жанре социально-утопической фантастики («Красная звезда» Богданова, «Аэлита» А. Н. Толстого, финал «Клопа» Маяковского и тому подобное): о том, что будет через много лет, когда настанет вселенский социализм. Остальные произведения Коллонтай написаны на одну и ту же тему и даже порой на один и тот же сюжет. Вернее, с использованием трёх-четырёх однотипных сюжетных ходов. Нечто вроде дамского романа на коммунистической закваске. В основе – драма женщины, которая не может найти гармонии между своей любовью и своей работой, общественным призванием. На этой почве разыгрывается и другая драма – конфликт классического любовного треугольника, который в условиях социальной модернизации усложняется до многогранника: «он» – ответственный работник, или прогрессивный интеллигент, или деятель революционного движения; «она» – жена или возлюбленная, ответственная работница, революционерка, свободная женщина; «его» жена или любовница, простое, заурядное, но несчастное существо, заложница обстоятельств; «её» другой мужчина, достойный, но слабоватый субъект… Во всём этом, безусловно, слышатся отголоски собственного жизненного опыта – отношений с Коллонтаем, Шляпниковым, Дыбенко. Во всём этом много типического, общего для многих мужчин и женщин. Конечно, способы разрешения конфликта соответствуют эпохе и идеологическим установкам автора. Ревность не допускается, это собственническое, «буржуазное» чувство, герои обязаны перебороть его. Самоотвержение годится до определённого предела: пока оно не мешает общественной работе. Спасение и решение проблем приходит из волшебного ящичка, называемого «товарищество». Как только главная героиня вспоминает, что все участники многогранника соединены коммунистическим братством, что все они – товарищи, а уже потом мужчины и женщины, любовники и любовницы, – тогда легко находится выход. Общественное призвание и любовь соединяются в гармонии.

Всё это было бы скучно, если бы не одно «но». Проза Александры Коллонтай убедительна – прежде всего потому, что искренна и не вымышлена. Тут всё «по правде», всё соответствует убеждениям автора, всё выстрадано. Нарочитая безыскусственность, нехудожественность идут даже на пользу делу. В этих повестях и рассказах есть что-то такое, что заставляет вспомнить позднюю прозу Толстого – «Хаджи-Мурата», например. Конечно, ставить Толстого и Коллонтай на одну доску невозможно: Лев Николаевич и в рамках предельно аскетической художественной формы остаётся великим художником, мыслителем, насквозь видящим человека и эпоху. Александра Михайловна прямолинейна, идейно ограничена, навязчиво назидательна. Но в её «простой как валенок» коммунистической прозе есть двойное дно.