Три факта об Элси

– Все не так просто, Саймон. Тебе кажется, что впереди бесконечность и ты успеешь наговориться, а после смерти спохватываешься – то позабыл, это не успел…

– Неужели это так важно? – упирался Саймон.

– Для живых – да, – отрезала мать. – Это может совершенно изменить нашу жизнь.

После смерти матери отец увидел на парковке у супермаркета пустой пакет из-под чипсов.

– С сыром и луком, любимые чипсы твоей матери. – Он указал на пакет. – Это Барбара просит нас жить дальше своей жизнью.

Саймон поглядел на церковный шпиль. Барри рассказывал что-то о ведьме. Кое-кто из участников обмахивался листками с маршрутом экскурсии. Мисс Амброуз тоже глядела вверх, покусывая нижнюю губу.

– Вы верите в привидения? – обратился к ней Саймон.

Она не ответила, но через несколько минут сказала:

– Я ни в чем не уверена.

Он рассказал ей о перьях и гальке и о пакете из-под чипсов.

– А хорошо бы в это верить, правда? – спросила она. – Приятно думать, что ты можешь влиять на события даже из могилы.

– Наверное. – Саймон перестал глядеть на колокольню: закружилась голова. – Правда, я не считаю себя настолько важной птицей, чтобы на что-то влиять даже при жизни, не говоря уже о том времени, когда я умру и меня закопают.

– Как и все мы, если задуматься. – Из какого-то кабачка вывалилась целая толпа, и улица наполнилась запахом светлого пива и залихватским уханьем. – Большинство из нас лишь второстепенные персонажи. Мы заполняем место между теми немногими, кому довелось оставить свой след.

– Как кто, например?

– Ну, не знаю.

Компания скрылась за дверью другого заведения, и на мгновение на Саймона пахнуло теплом субботнего паба.

– Политики, мировые лидеры, папа римский? – предложила мисс Амброуз.

– Боюсь, если мы начнем сравнивать себя с папой римским, любой малость недотянет.

– Тогда ваш отец, – нашлась начальница. – Ведь сколько людей спас! Вот он оставил свой след.

– Но он до конца дней вспоминал о той единственной жизни, которую ему спасти не удалось.

– Такова человеческая натура. – Мисс Амброуз туже затянула пояс пальто. – Мы тоскуем о следах, которые не оставили, об упущенных возможностях, пока не спросим себя – а какой в этом смысл вообще?

Саймон понял, что она говорит уже не с ним, а сама с собой. Барри поднял трость и пошел вверх по холму к парковым воротам, где, как он обещал, экскурсанты услышат леденящую кровь историю и потом не сомкнут глаз до утра. Как выяснилось позже, он оказался прав, правда, сна все лишились по причине, не имевшей ничего общего с потусторонними сущностями.

– Поэтому нам хочется верить в призраков, – продолжала мисс Амброуз, шагая за гидом. – Это вселяет надежду, что у нас еще будет шанс отличиться.

– Или хоть посылать живым пакеты из-под чипсов в знак того, что мы о них думаем.

Мисс Амброуз повернулась к Саймону:

– А что бы вы послали?

– В каком смысле?

– Ну, чтобы дать кому-то понять со всей очевидностью, что это вы хотите пообщаться?

Хэнди Саймон думал над этим весь вечер. Он думал об этом остаток экскурсии, на протяжении всей развернувшейся потом драмы и даже ложась спать. Но так ничего и не придумал.

Флоренс

Колокольчик над дверью возвестил о нашем появлении. Это был единственный звук в помещении, наполненный тысячами нот, ожидающих возможности зазвучать. Среди этой особой тишины я решилась вздохнуть. Прилавок сверкал, полированные шкафы и стекла блестели, но все равно в магазине густо пахло пылью. Должно быть, она оседала на нотные листы и задерживалась в изгибах скрипок, потому что пахло так, будто прошлое нашло здесь надежное убежище и никому от него уже не избавиться.

Приподняв брови, я обратилась к Джеку:

– Довольно старомодно, не правда ли?

Я говорила шепотом, казалось неприличным вторгаться в эту тишину. Обстановка напоминала читальный зал, только словами были мелодии, а рассказы превратились в песни.

Мы смотрели на стену с фотографиями, а на нас смотрело прошлое. Черно-белые танцзалы, сотни фокстротов, навсегда остановленные объективом фотокамеры, эстрады, переполненные музыкантами, деревянные полы, ломящиеся от танцующих. Здесь были и дирижеры джаз-оркестров с занесенной палочкой, и певцы, прильнувшие к хромированным микрофонам.

– История, – сказала я. – Вон еще целые пачки. – Я указала на коробки под прилавком, где сотни фотографий, завернутые в целлофан, ждали своей очереди.

– А вдруг и мы где-нибудь есть? – загорелась Элси.

– Вряд ли, – усомнилась я. – Мы всегда были недостаточно нарядны, несмотря на все старания Гвен.

Джек подошел ближе к фотографиям.

– Снова Эл Боулли, – указал он на верхний ряд. – Везде успевал, получается?

– Клактон-он-Си, 1939 год, – послышалось из глубины магазина.

Я даже вздрогнула. Когда мы обернулись, в углу стоял человек и пристально смотрел на нас из-за тубы.

– Эла Боулли называли первой поп-звездой Британии. – Хозяин магазина вышел на свет. Невысокий, пухлый, усики в ниточку, настолько тонкие, что я не поняла, зачем он их вообще отращивает. – В свое время был предметом всеобщего обожания.

– Я помню его гибель, – закивала Элси. – Все были вне себя от горя.