Три факта об Элси

– Она нормально ориентировалась, она не забрела бы неизвестно куда!

– Может, свою роль сыграло то, что она увидела Уитби спустя столько лет? Что, если она заблудилась в прошлом и не смогла найти дорогу назад?

Вдалеке на воде танцевали огоньки. Наверное, корабли. Спят себе в океане. Даже через стекло я слышала шум волн. Бесконечный прибой, отталкивающий землю, формирующий пейзаж.

Мы смотрели, как женщина выгуливает собаку.

– Уитби никогда не спит, – констатировала я. – Большинство городков ночью, глядишь, и угомонятся, но Уитби живет себе, дела делает.

– Мне кажется, это из-за моря. Каждая волна проходит тысячу миль, чтобы оставить свой след на берегу. Трудно спать, когда происходят такие поразительные вещи.

Я собиралась задернуть шторы, но что-то меня удержало. Я в последний раз взглянула на океан.

– Надеюсь, с ней все в порядке, – проговорила я. – Хоть бы она нашла дорогу обратно.

Я держалась за ткань. Еще никогда в жизни мне не было так трудно задернуть штору.

22:01

Не помню, когда я впервые начала спать в кресле.

Однажды провела так ночь, потому что мне претила мысль лечь в постель, да и повелось. Я не нарочно. Я взяла из спальни две подушки, а с кушетки маленькое одеяло. Очень даже удобно, когда привыкнешь, а если подоткнуть одеяло, то почти и не холодно. Я не осмеливалась включать на ночь электрокамин после всего, что произошло, но не выключала его из розетки и смотрела, как щели между воображаемых угольков просвечивают красным цветом, притворяясь пламенем.

Я бы никогда и не узнала о своей привычке, если бы мисс Амброуз однажды не зашла без предупреждения. Я всегда относила подушки на кровать и ворошила для маскировки пуховое одеяло, но она застала меня врасплох.

«Флоренс, – строго спросила она, – вы что, спали в кресле?»

Я предпочла рассматривать обстановку гостиной.

«Если это так, придется назначить к вам ночные визиты».

Я повернулась к ней: «Я не желаю, чтобы кто-нибудь входил сюда и отводил меня в кровать, как несмышленыша!»

«Тогда не могли бы вы, пожалуйста, спать, как все люди?»

Я хотела сказать, что лучше высыпаюсь в кресле, чем в постели, где я лежу и слушаю, не вошел ли Ронни в квартиру, и не могу заснуть, потому что мозг постоянно работает, разгадывая причину ночных шорохов. Но как разговаривать с женщиной, чьи глаза тебя не слушают?

«Значит, договорились?»

Вместо ответа я сложила руки на груди и через несколько секунд услышала, как закрылась входная дверь. Мне очень хотелось и дальше ночевать в кресле, но у мисс Биссель талант видеть нас насквозь, даже если мисс Амброуз еще ничего и не подозревает.

Сейчас я бы все отдала, чтобы оказаться в кресле.

Если повернуть голову, я его увижу, но поворачиваться все труднее. Чем дольше я лежу, тем меньше слушается тело. Легче просто смотреть на мусор под тумбочкой, который я уже не различаю, потому что совсем стемнело.

Я думаю о Мейбл и маленьких детях, которыми полон ее дом. Я никогда всерьез не задумывалась о том, чтобы иметь детей. Как тут задумываться, когда за душой ни гроша? Я не то чтобы сознательно решила не рожать, просто жизнь стремительно набирала скорость будто сама по себе, и не успела я оглянуться, как на фабрике меня торжественно проводили на пенсию. Вино в белых пластмассовых стаканчиках, люди, которые раньше даже не здоровались, машут на прощанье. Идешь домой и только тут спохватываешься, что забыла обзавестись семьей. Когда видишь детей так близко, невольно приходит на ум, что ведь они – твои маленькие копии – останутся на земле после того, как тебя не станет.

Мейбл обещала, что приедет в гости. Звонка от нее пока не было, но ведь заходят же люди и без предупреждения? Взять хоть мисс Амброуз. Может, меня найдет Мейбл.

«Чем это ты занималась, Флоренс? – спросит она. – Как ты умудрилась туда угодить?» Она не станет меня поднимать: «Тебе нельзя двигаться! Я читала об этом в журнале».

Мы станем ждать санитаров «Скорой помощи», и Мейбл будет говорить со мной, пока едет «Скорая». О ратуше, о танцах, о квикстепе, который мы отплясывали вдвоем. Она и в машине будет говорить, и в неотложную помощь войдет с разговорами, и переговорит со всеми в очереди, потому что такой уж человек наша Мейбл. Она приедет в белой блузке и цветастой юбке, и цветы на юбке затанцуют, когда она пойдет через комнату. Ее руки будут пахнуть мылом, и когда я скажу что-нибудь, чтобы ее обрадовать, смеяться будет каждая черточка в ее лице.

Она поговорит и с медсестрой, когда меня отвезут в палату, и они найдут общий язык, потому что Мейбл с каждым человеком находит что-то общее. Сестра взглянет на часы, прицепленные у нее к карману халата, и кивнет, и Мейбл позволят со мной посидеть. На сестринском столе будет гореть лампа, но койки будут в тени, палата будет купаться в жидком спокойствии. Мейбл подтянет стул поближе, чтобы мы могли перешептываться, уберет волосы с моего лица, поправит одеяло и скажет, что все будет хорошо. Порой это все, что нужно, – чтобы кто-то был рядом. Тот, кто посидит с тобой, пока ты не уснешь. Тот, кто скажет: «Все будет в порядке».

Флоренс