Три куля черных сухарей

— Не надо, теть, — выступил вперед Никита. — Илью давно надо было проучить. Да все некому было…

— Проучили!.. Вижу!..

— Проучил, — сказал Никита. — Если бы не я, так Илье б хана была. Побежал, как заяц… Вы б только видели!

— Все равно — мне это не нравится! Голубей чтобы не было! Сейчас же!.. — И она сама кинулась под кровать. Ее остановила бабушка:

— Остепенись, остынь… Ну што ты такую бучу подняла? Ну, подрались ребята — вот беда великая! — Бабушка подержала ее за руку, подождала, пока мать немного успокоилась, сказала: — По-твоему, значит, из-за этого Ильи теперь другим ребятам и позабавиться ничем нельзя? На него управы нету, что ли? Вышла б да сама и прогнала б его подальше. Отчертовала бы как следует.

— Еще чего не хватало!

— Ну, а «не хватало», так и помолчи. — И обернулась к Ваське: — Правильно, внучек, сделал, что не забоялся хулигана. Проучил! И сам себя после этого зауважал, и другие ребята легче вздохнут, и тебе спасибо скажут. А синяк пройдет. Не горюй, внучек!.. Правильно, в обиду себя не давай. Будешь тряпкой — все клевать будут.

Мать посмотрела на бабушку, закачала головой безнадежно.

— Не качай, не качай. Детей надо и пожалеть, и защитить. А их кто защитит? Отца нет, а мать — тольки ругать способна.

Алешка держал голубя и, посматривая на брата, слушал бабушкину речь. Васька стоял в дверях и трогал пальцем ссадину под глазом. Голубю надоело сидеть в Алешкиных руках, вырвался и, воркуя, пошел к голубке. Бабушка посмотрела ему вслед, улыбнулась ласково.

Утром, проснувшись, Васька увидел Алешку сидящим на полу — он любовался голубями. Плекатый, не уставая, ходил вокруг голубки и все время ворковал. Голубка покорно сидела на одном месте и время от времени кланялась в ответ на его воркование.

— Теперь у нас пара! — радостно сказал Алешка.

— В школу опоздаешь, — напомнил братишке Васька. — Танька уже ушла.

— Успею. Она всегда рано уходит.

Васька ничего не сказал Алешке, полез под кровать за голубкой — хоть посмотреть, из-за чего вчера такая война разгорелась.

Голубка была совсем ручной, больное крыло делало ее смирной и покорной. Васька вынес ее на свет, поближе к окну, стал тщательно рассматривать. На правом крыле у нее запеклась кровь, перья ссохлись в твердую массу. В белом хвосте несколько перьев было сломано. Васька осторожно вырвал сломанные перья, чтобы выросли новые, сказал:

— Видать, из хорошей породы, не из простых. Но летать не будет: крыло попорчено. Наверное, Илья камнем ударил.

— Смотри, смотри. Плекатый идет! — закричал Алешка.

Не успел Васька обернуться, как голубь уже сидел у него на голове и сердито ворковал, словно бранился, что тот отобрал у него голубку.

— Ох ты какой! — удивился Алешка.

Васька отпустил на пол голубку, и голубь тут же слетел к ней, распушил хвост, надул зоб и погнал ее, воркуя, под кровать.

— Во какой! — не переставал удивляться Алешка.

— Ты давай в школу топай, опоздаешь, — указал Васька на часы.

— Они спешат, — отмахнулся Алешка. — Как мама повесила замок на гирьку, так они стали спешить. А без замка останавливаются.

— Топай, топай… В воскресенье насмотришься.

Алешка нехотя поплелся в школу.

В воскресенье возле туринского двора ярмарка — со всей улицы мальчишки здесь.

Первым заявился Никита Карпов, на правах первого помощника в драке с Ильей, он пришел в хату, поздоровался солидно, не торопясь протянул всем руку и сел на табуретку.

— Ну, че ж не выпускаете? — кивнул он на голубей и нагнулся к голубке.

— Осторожно, — предупредил его Васька. — У нее крыло больное.

— Пойдем, — и Никита направился к двери. — Бери плекатого.

— Он сам дорогу знает, — сказал Васька и пошел вслед за Никитой, оставив дверь открытой.

Как только голубь вылетел из сенец, тут же возле двора стала собираться толпа ребят. Васька хотел турнуть их, да разве прогонишь? Это уж так заведено: стреляй — не уйдут.

Только Илья в одиночестве маячил возле своего двора, поглядывал то в сторону туринского двора, то вверх — на небо.

Не выдержал, медленно поплелся к ребятам.

— Илюха идет! — тревожно сообщил кто-то из ребят.

— Пусть идет, — отозвался Васька, а сам весь напрягся: «Опять драка будет…» Отобрал у Никиты голубку, отдал Алешке: — Отнеси.

Набычив голову, ни на кого не глядя, Илья шел прямо на ребят. Они молча расступились, и Илья оказался лицом к лицу с Васькой.

Физиономия у Ильи была вся в синяках, под глазами припухлые ссадины — даже глаз не видно, только маленькие щелочки, сквозь которые сверкали злые Ильины зыркалки.

— Ого!.. — произнес кто-то и осекся.

— Што «ого»? — Илья обернулся. — Кто «огокает»? А то я сейчас как «огокну»… — И к Ваське также сурово: — Ну, покажь, шо там за голубка… За шо ты меня чуть жизни не лишил?..

— За голубей, думаешь?

— А за што же?

— За нахальство… Что всех обижаешь…

— Ага… За все, значит… Ну, ладно, хоть знать буду. Покажь голубку.

— Не показывай! — выкрикнул кто-то из ребят. — Возьмет и не отдаст, Илюха такой…

Илья на этот враждебный выкрик даже не пошевелился.