Три шершавых языка

Оглянувшись, Марк обнаружил себя одиноко стоящим на пустой площади, с походным рюкзаком на плече. Притом в довольно прохладной одежде для столь позднего времени суток. А ветерок с моря пронизывал до костей. Пришлось нервно вышагивать из стороны в сторону, борясь с холодком, и каждые пять минут поглядывать на наручные часы, а затем на часы, что висели на здании. Те, что были в разы больше наручных, показывали ровно четыре утра, чем и вызывали глубочайшее раздражение.

Каким же мучительным все-таки бывает время, размышлял Марк, стараясь забыть о том, что замерз. Кто бы мог подумать, что оно способно выступать настоящим тираном и деспотом. Что, как не время, делает пытки дольше, ожидания мучительнее, а мечты превращает в фарс? Что, кроме него, столь умело переламывает города в руины, а из самых честолюбивых и амбициозных людей делает пустую оболочку. Жалкий шматок мяса, медленно влачащийся на работу и своим великим освобождением считающий свою собственную смерть? Как мне самому удалось превратиться в то, что я больше всего ненавижу? Подумать только, из всего огромного мира, из всего многообразия необъятной мерзости объектом пламенной злобы я выбрал именно себя.

Затем Марк опять бросил взгляд на часы, а после пришли и новые мысли. А если она не будет выступать? А если я ее не поймаю, куда мне податься дальше?

***

В половине десятого утра открылась билетная касса, и Марк впопыхах ринулся к билетерам. Переполошив их своим разлохмаченным видом и вопросами, он вышел оттуда с видом победителя. Долго выпытывать сведения ему не пришлось. Ангела, как выяснилось, довольно известна в местных кругах, и ему сразу предложили приобрести билет на довольно дорогом месте в партере, поскольку остальная часть билетов была уже распродана.

Весь остаток дня Марк все также простоял на площади в надежде встретить ее до начала концерта. Лишь на короткое время он все-таки отважился сделать перерыв на утоление голода. Словно помиравший перед этим голодной смертью, он огромными кусками проглатывал хот-доги и в три глотка осушил стакан колы, на этот раз не чувствуя какого-то особого послевкусия. После чего он, как честный постовой, вновь оказался на своем прежнем месте перед заветным зданием. Но, прождав до шести часов вечера, он так ее и не встретил. И зачем я столько времени потратил на еду, мысленно рвал на себе волосы Марк.

Но зато подошел момент начала концерта, и теперь следовало идти в зал. Первое, что ему бросилось в глаза в здании, это то, как элегантно были одеты остальные люди по сравнению с его туалетом. Женщины, как правило, в деловых костюмах либо в вечерних платьях, со множеством украшений и уложенными волосами. Мужчины уж точно не в клетчатой рубахе, джинсах и подобии армейских ботинок, в коих сейчас и предстал Марк. Служащие концертного зала какое-то время косились на него, но все же пропустили внутрь. Марка же нисколько не смущало ни их, ни чье-либо еще предвзятое отношение. В голове даже и мысли не было обратить на это хоть какое-то внимание, ведь оно оказалось полностью поглощенным предстоящей встречей.

Заняв свое место, он замер в ожидании вожделенного человека, напрягая при этом каждый из органов чувств. В зале смягчился свет, и люди перестали щебетать между собой. Вышел конферансье и долго рассказывал о тех событиях и людях прошлого, плодом которых и стал настоящий концерт. Марк же все пропустил мимо ушей и даже злился про себя на скучного болтуна, по его мнению, отнявшего столько драгоценного времени.

Конферансье исчез, и вместо него появился виолончелист. Под аплодисменты он простоял несколько секунд, поклонился залу и занял свое место на подготовленном стуле. Затишье, ожидание, и затем из-за бокового занавеса показалась она, Ангела.

– Черт возьми, это Ангела! – кричала каждая клеточка на теле Марка. – Это моя Ангела! Это она!

В черном вечернем платье под аплодисменты зрителей она проплыла до рояля, встала лицом к залу, поклонилась, затем села за инструмент. Секунда, вторая, она поправила платье, проверила партитуру и встретилась взглядом с виолончелистом. Взаимный кивок, и понеслось. Это была соната Баха №3 соль минор для виолончели и фортепиано, ставшая впоследствии для Марка самым любимым его произведением. Боже, как у нее так хорошо получается, думал Марк, неужели спустя пару часов я, наконец, смогу встретиться с ней?

После виолончелиста Ангела аккомпанировала скрипачам, а за ними пересела на клавесин, и аккомпанировать ей пришлось камерному оркестру и солистам.