Три смерти Ивана Громака

Громак-младший понимал отца – ведь всё, во что он верил, исчезло в одночасье. Нужно отвлечь старика от тяжёлых мыслей. И он предложил:

– Тогда давай вина выпьем. Мать хвасталась, что ты новый сорт винограда вырастил.

– Да… – как-то равнодушно ответил Иван Григорьевич. – «Бако»[104] называется… Четыре чубука[105] я лично из Молдавии привёз.

– Так чего же мы ждём? Наливай!

– Не созрело оно ещё. Ждать нужно – до зимы…

* * *

Спустя несколько лет у Валерия появилась возможность перевестись на Черноморский флот, пребывавший тогда под крылом «незалежной» неньки.

Естественно, что прежде, чем принять столь важное решение, он решил посоветоваться с отцом.

Ответ последовал мгновенно.

Короткий и ясный: «Сюды, сынок, нэ идь. Тут ничого доброго нэ будэ. Краще служи там, дэ служиш…»[106]

18

Экономическая ситуация в «незалежной» продолжала резко ухудшаться. Промышленные предприятия, возводимые несколькими поколениями советских граждан, закрывались одно за другим; их новоявленные владельцы – корыстолюбивые нувориши – без малейшего сожаления пачками выбрасывали рабочий люд на улицы погрустневших городов и весей, а затем тупо резали на металлолом некогда ценное оборудование заводов и фабрик.

Кто-то из вчерашних шахтёров и сталеваров ещё пытался открыть свой бизнес, чаще всего либо на рынке, либо в «сфере общественных перевозок», как романтично стали называть работу водителей обычных и маршрутных такси, но быстро ломался под давлением коррумпированных чиновников и многочисленной орды ненасытных представителей разнообразных контролирующих «органов», первыми уяснивших суть «новых капиталистических ценностей», главной из которых является незаурядное умение «косить на ровном месте бабло». В итоге несостоявшийся бизнесмен, «забив» на собственное дело, сваливал куда-нибудь подальше: то в соседнюю Россию, то на вожделенный Запад. Золотой телец стал главным мерилом успешности для ещё вчера щедрых, добродушных, часто абсолютно бескорыстных русских людей, залогом их будущего «процветания», главным фактором зарождения дружеских отношений, а порой даже и любви.

Комментируя такую ситуацию, Иван Григорьевич любил повторять: «К сожалению, мы потеряли не только страну, но и советского человека. Светлого, чистого, душевного… Вот это и есть самое большое несчастье!»

Сам он ни на миг не предавал память о боевых товарищах. Более того, даже начал возводить рядом с домом бабы Моти ещё один – двухэтажный, куда собрался перенести… музей 1-й ШИСБр[107], доселе находившийся в местном техникуме.

Валерий и тут «попал» под раздачу.

Приказ был конкретен: бери лопату – копай!

Как в армии.

– Помилосердствуй, батя, у меня отпуск! – попытался возразить моряк, но ослушаться не посмел: схватил предложенный инструмент и вместе с ним прыгнул в яму, глубина которой на тот момент и так была где-то около двух метров – чуть больше его немалого роста.

– Физический труд ещё никому не помешал, – и дальше измывался над своим наследником старик, оставаясь наверху. – Именно он, как известно, сделал из обезьяны человека. Об обратных превращениях мне пока не известно ничего. Так что, сынок, трудись – жить будешь зашибись!

– А я что делаю? – огрызнулся Валерий.

– Обленился ты донельзя на своём море-океане, от земли оторвался, – продолжал Иван Григорьевич. – Давай, навёрстывай упущенное, восстанавливай родственные связи!

– С землёй?

– А с кем же ещё? С ней, матушкой.

– Успею… Рановато мне туда!

– Я имею в виду не просто грунт, почву, в которую неминуемо уйдёт каждый из нас, а всю планету в целом, – проигнорировав его реплику, продолжал разглагольствовать отец. – Землю. Природу-мать! Разве не видишь, как она истосковалась по молодым, крепким и умелым рукам?

– Нет. Не вижу…

– Значит, у тебя что-то со зрением! Надо бы провериться у офтальмолога.

– Э-э, потише… – попытался свести всё к шутке Громак-младший. – Я медкомиссию регулярно прохожу.

– Вступил в сговор с эскулапами, чтобы скрыть изъяны в своём здоровье?

– Слушай, батя, на фига нам такой глубокий и мощный фундамент? – преодолевая накатывающееся возмущение, являющееся причиной большинства словесных конфликтов во многих семьях, резко сменил тему Валерий. – Щебень… Какие-то гранитные глыбы… Зачем ты их столько приволок?

– На случай землетрясения, – неожиданно прозвучало в ответ, после чего Иван Григорьевич ещё и напомнил: – Севастополь в своё время вон как пострадал…

– Это единичное явление. Ничего подобного в наших краях не было, нет и, надеюсь, уже никогда не будет!

– При этой античеловеческой власти всё возможно.

– Согласен, – наконец-то принял доводы отца Валерий.

* * *

В то лето они все вместе, но главным образом, Валерий со своим двоюродным братом, профессиональным каменщиком Александром Путрей выгнали-таки коробку дома и успели перерыть её до начала сезонных дождей.

А потом…

Потом у Громаков закончились деньги.

Фронтовые друзья Ивана Григорьевича написали Президенту Украины, мол, так и так, доброе дело затеял ветеран…

Только кому это надо? Времена теперь другие!