Три свидетеля

– Нет.

– Именно поэтому я оказался привлеченным к расследованию ее убийства. Морская прогулка в моем обществе, причем так недавно… Вообще-то, в этом не было ничего особенного, мы просто задались целью хорошо провести время, но, когда Мэри убили, полицейские, естественно, подумали, что я подходящая кандидатура для подозрений. В моих отношениях с Мэри Уиллис не было ничего такого, что могло бы заставить меня желать ее смерти. Есть вопросы?

– Нет.

– Но даже если бы они и выкопали намек на мотив, то и это бы им ничего не дало, потому что я не имел возможности убить ее вечером пятнадцатого июля. Это был четверг, в пять часов дня я плыл на своем суденышке по реке Гарлем и далее по узкому проливу, а в десять часов вечера спал там же, бросив якорь близ Нью-Хейвена. Со мной были мой приятель Ральф Инголлс, его жена и мисс Хелен Вельц. Конечно, полиция все это проверила, но, возможно, вам не нравится, как они проверяют алиби. Так что, если угодно, можете проверить сами. Может быть, все-таки есть вопросы?

– Один или два. – Вулф заерзал на твердом стуле. – Каков род ваших занятий?

– Бога ради! Вы даже не читали газет?

– Почему же? Читал. Но это было несколько недель назад, да и, как мне помнится, в этом вопросе была какая-то неясность. Маклер, если я не ошибаюсь. Биржевой маклер?

– Нет, я ничем не обремененный человек.

– Есть ли у вас офис?

– Он мне не нужен.

– Занимались ли вы каким-то делом, связанным с бюро «Отвечает Бэгби»? Любыми делами?

Унгер вскинул голову:

– Что за странный вопрос! Почему вы об этом спрашиваете?

– Потому что мне кажется, что вы ответите «да».

– Почему? Спрашиваю из чистого любопытства.

– Мистер Унгер, подумайте сами… – Вулф поднял руку. – Поскольку вы, очевидно, слышали обо мне, то можете знать, что я терпеть не могу ездить в автомашинах, даже если за рулем сидит мистер Гудвин. Неужели вы допускаете, что я решился на эту поездку вот так, наобум? Если мой вопрос представляется вам неделикатным, можете на него не отвечать.

– Да нет, почему же.

Унгер подошел к столу, налил себе немного бурбона, разбавил его двойным количеством воды, потряс в руке, сделал глоток, за ним второй, после чего опустил стакан на стол и повернулся к Вулфу.

– Хорошо, я вам скажу, – заговорил он совсем иным тоном. – Вся история недопустимо глупа. Мне кажется, вы вбили себе в голову какую-то бредовую идею. Черт знает, откуда вы ее взяли! Короче, я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз. – Он поднялся. – Давайте прогуляемся.

Вулф покачал головой:

– Я терпеть не могу разговаривать на ходу. Если вы хотите что-то сообщить без свидетелей, мисс Вельц и мистер Гудвин могут нас покинуть. Арчи?

Я вскочил со стула. Хелен Вельц посмотрела на Унгера, затем на меня, после чего неторопливо поднялась.

– Давайте нарвем цветов, – предложил я. – Мистер Унгер наверняка пожелает, чтобы я оставался у него на виду, но не мог ничего расслышать.

Хелен пошла по дорожке между яблонями, которых здесь было довольно много, и вскоре мы добрались до полянки, трава и дикие цветы на которой доходили нам до колен.

– Ну лютики я знаю, а вот что это за голубые цветочки? – поинтересовался я.

Ответа не последовало. Через сотню ярдов я повторил попытку:

– Мы уже ушли достаточно далеко, если только он не станет кричать в рупор.

Она продолжала идти вперед.

– Хватит! – скомандовал я. – Признаю, надо быть маньяком, чтобы при подобных обстоятельствах наброситься на мистера Вулфа, но кто поручится, что Унгер не псих? Я давно уже понял, что от людей, причастных к делу об убийстве, можно ждать чего угодно.

Она сразу же повернулась ко мне:

– Он вовсе не причастен к делу об убийстве!

– Будет причастен прежде, чем мистер Вулф закончит с ним разговор.

Она опустилась в траву, скрестила ноги, закрыла лицо руками и затряслась. Я стоял и растерянно смотрел на нее, ожидая, когда же она обратится ко мне, но она молчала. Продолжала еще сильнее трястись, в чем не было ничего приятного. Через полминуты я присел перед ней на корточки и крепко ухватил за голые коленки, заговорив напористо:

– Так никто не поступает. Откройте клапан и стравите давление. Растянитесь на земле, брыкайтесь, вопите. Если Унгер вообразит, что дело во мне, тем лучше, он прибежит к вам на помощь, и я буду иметь возможность дать ему хорошего тумака.

Она что-то пробормотала. Руки закрывали ей лицо, и сказанного не было слышно, но мне показалось, что она воскликнула:

– Помоги мне, Боже!

Она больше не тряслась, а только дрожала, по всей вероятности успокаиваясь. На этот раз я смог разобрать ее слова:

– Вы делаете мне больно!

Я ослабил хватку, а через секунду отпустил ее коленки, потому что она отняла руки от лица и подняла голову. Щеки ее пылали, но глаза оставались сухими.

– Боже мой, – сказала она, – как было бы чудесно, если бы вы крепко обняли меня, прижали к себе и сказали бы: «Хорошо, моя дорогая, я сам позабочусь обо всем, предоставь это мне». Какое это было бы счастье!