Три закона. Закон первый – Выживание

— Тебе нужно-то обезболивающее и успокоительное, — видя, что слова доходят до потерянного адреса, Мичлав вновь немного смягчился. — Контроль работы органов я смогу осуществлять. Если будет возможность до конца всего этого выехать в город — поедем. Ясно? Всё под контролем. Ты тут не один.

Я всхлипнул и покивал. Вернув меня на койку, наставник подкатил к себе аптечку, сел рядом и стал готовить новую инъекцию, на этот раз обезболивающего.

Над джунглями пролетел такой громовой раскат, что несчастный маленький модуль, где мы находились, сотрясся всем корпусом…

В детерминариях процесс определения пола проходит всего за три дня. Ты пребываешь в спячке, врачи своевременно получают информацию о твоём состоянии, ведь всякое может произойти, когда на организм обрушивается такая гормональная нагрузка. А в норме детерминация идёт от пяти до восьми дней… И всплеск гормонов, и вызванные ими изменения протекают очень болезненно — почти как и всё, связанное с размножением. Такова оказалась расплата за выгодную мутацию — как когда-то человечество поплатилось крайне болезненными и опасными для жизни родами за возможность ходить на двух ногах.

Во время детерминации можно и умереть, да. Если какой-либо из органов не выдержит перегруза, если какая-либо система не успеет вовремя приспособиться к переменам. Естественный отбор. Но с современным уровнем медицины это практически невозможно.

Правда, лично меня уровень медицины теперь мало касается…

Перед поездкой я проверялся в Вехемском филиале Мирового Центра Медицинских наук! Дано было заключение — к перемещению годен! Как они могли ошибиться?! Смена климата спровоцировала запуск процесса. Если не смена климата — то что ещё? Всё должно было пройти гладко… Но не прошло…

С этими мыслями я лежал на своей роковой койке почти не в состоянии подняться. Сил не было. Бросало то в жар, то в холод. Мутило. Есть я не мог, хоть Мичлав и попытался заставить, но желудок выворачивало от одного только вида питательной смеси. Я мог только пить и то с трудом, потому что порой выворачивало даже от воды. То знобило, то становилось невыносимо душно. Шум бури за стеной и вид мокрого серого окна не давали уснуть. От рассвета прошло уже полдня. Мне бы так хотелось позвонить родителям! Будто они могли бы что-то сделать… Но против возникшей проблемы мы остались наедине с Мичлавом.

Он ушёл в навигационную — надо было отслеживать работу границы звеньев и пушек-маркеров. Если какое-нибудь звено выйдет из строя, он должен будет отправиться его заменить. Если маркер увидит кого-нибудь для своего «плевка», и на карте обозначится активированный маячок — он отправится туда устранять зверя…

Я очень-очень надеялся, что этого не произойдёт. Я даже надеялся, что шторм утихнет, и мы сможем поехать в больницу — хотя это уж было крайне глупой надеждой.

Периодически наставник навещал меня, отпускал шуточку и уходил обратно в дождь. Так лучше — мне страшно стыдно за то, что я так его подвожу… И ещё не хочется, чтобы он смотрел на мои мучения… И без этого за девятнадцать дней рейда он будто стал знать обо мне больше, чем знают даже родители.

Пытался слушать музыку — это немного отвлекало. Обезболивающее действовало, но не идеально. Вот бы написать Мирои и Гелло… Они там живут себе спокойно, занимаются обычными делами и даже предположить не могут, ЧТО со мной здесь происходит.

Боже, это не постижимо уму — естественная бесконтрольная детерминация…

Отчаяние прокралось к глазам, и из них скользнули тихие горячие слёзы.

По вибрации пола я понял, что Мичлав поднимается в модуль. И верно, дверь открылась, он вошёл, прикрываясь сверху курткой от костюма противодождевой защиты.

— Ну как ты тут? Есть что новое? — хмыкая, повесил мокрую куртку на дверь и прошествовал ко мне.

Едва ли не подпирая потолок, навис надо мной, уперев руки в пояс, во всей своей впечатляющей величине.

— А что вы подразумеваете под «новым», наставник? — слабо проговорил я, тем не менее отвечая усмешкой. — Ещё рановато для нового…

— Ничего, всё будет, — он занял своё место на табуретке и полез в аптечку. — Давай-ка проверим, как твои кишки себя чувствуют.

На палец мне вновь нацепился диагност. Вдруг, видя исцарапанные руки охотника, я вспомнил о его недавнем ранении. Но с места не было видно повреждённую сторону.

— Вы себе обработали рану?

— У, как ты мило волнуешься, — Мичлав опять хмыкнул и показал заклеенное прозрачной плёнкой предплечье. — Обработал-обработал. Мне лишние шрамы не нужны. В этом стеклянном мире нам нужна репутация железных людей, верно? Вот ты, парень, теперь обречён стать героем для общественности — с такой-то драмой. Так что уж придётся терпеть внимание твоей любимой прессы.

Это неприятно кольнуло. Да ладно, он же шутит…

— Я за вас спрячусь, как всегда происходит на вылазке, — попытался пошутить в ответ.

Только сейчас подумал, что на мне и ущерба особого нет, кроме пары царапин. А его руки искромсаны порядочно… Потому что он меня всегда заслоняет собой…