Три закона. Закон первый – Выживание

Как странно… То, что отвечает за рождение, по сути, постоянно пытается нас и убить…

Каждый час приносил только больше боли. Лекарства либо не действовали, либо без них всё было бы совершенно невыносимо. Я уже перестал интересоваться, что именно мне колет Мичлав, каково содержимое капельниц. Я уже не понимал, что именно у меня болит. Ночь со вторых суток на третьи провёл в настоящем бреду. Какие-то странные видения посещали воспалённое сознание без конца. Я открывал глаза, смотрел на силуэт наставника в свете лампы, но не понимал, что происходит. Я что-то говорил, но себя не слышал.

Реальность, моё перепуганное «Я» скрывалось где-то в глубине этого тяжёлого хаоса, оно запуталось в безначальных грёзах и уже полагало себя умирающим.

Почти полностью третий день бури прошёл под лихорадкой. Мне мерещились толпы людей — толпы! И они все пришли на меня посмотреть. Все следили за тем, как я тут выживаю. Я очень просил их всех выгнать.

В моменты просветления чувствовал рядом наставника, чувствовал его неубиваемую энергетику. Кажется, иногда хватал его за горячее каменное запястье и умолял всех отсюда вышвырнуть…

Как странно… Буря продолжается и снаружи и внутри меня… Ведь стадия детерминации называется фазис Бури…

…Я открыл глаза. Модуль. Мышцы болят. Больно даже в стороны смотреть. Слева — тёмное окошко, опять залито дождём, воет ветер. Справа — капельница. То и дело возникающая искорка показывает, как бежит вниз раствор. Перевожу взгляд ниже — Мичлав сидит на своей койке, вытянув длинные ноги, которые достигают аж моей половины помещения. Сложив голые руки на груди, он, кажется, спит.

Но едва я успел повернуться к нему, как, шумно вздохнув, наставник проснулся и тут же выхватил моё лицо из пространства перед собой.

— Та-ак, очухался… — пробормотал он и, тяжело поднявшись, переместился на мою койку. — Ну что? Как?

— Не знаю… — голос едва ли было слышно.

Мичлав проверил мои реакции и снова запустил диагностику.

— Это… это который день?

— Третий, шесть вечера. Ты отрубился на сутки.

— Ох…

— Признаться, я тут с тобой чуть не поседел, — усмехнувшись, охотник отсоединил трубку от катетера и отодвинул стойку капельницы подальше, прочь от моего обзора. — Как прошлым вечером ты вырубился, так всё это и не прекращалось. Тебя глючило так, что я уже подумал, будто не справляюсь. Но потом вроде отпустило.

Он выглядел жутко сонным, но всё равно вечная кривая ухмылка царила на давно небритом лице.

— Вы не спали?..

— Поспишь тут! Ну ничего, сейчас-то тебе, кажется, полегчало после капельницы. Может, и смогу прилечь, а?

— Конечно… Мне как-то… Будто не вешу ничего…

— Так, ну внутри у тебя всё идёт по плану, — охотник проверил показания диагноста. — Справляешься. Мы оба справляемся.

— Да… — я слабо улыбнулся. — Как там дела?.. На границе?..

— Слушай, зверёныш! — Мичлав посмотрел на меня с долей сонного изумления. — Тебе бы о своих делах думать! Ты мне, кстати, столько всего интересного про себя наплёл в бреду.

Приподняв, как игрушку, он устроил меня на постели немного поудобнее и протянул бутылку с водой. Я стал жадно пить, хотя на языке и вертелся логичный вопрос. Затем пришлось глотнуть и питательной смеси. Она прошла гладко.

Обработав своего ученика со всех сторон, охотник наконец рухнул сам. Свет он выключать не стал, устало заслонил глаза мощным локтем и приказал будить его, если почувствую себя хуже.

— Мичлав, так чего я вам наговорил?.. — спросил я осторожно, когда получил возможность открыть рот не для получения пищи или питья.

— У-у… — протянул наставник из-под локтя. — Много всего. Не бойся, я никому не расскажу.

— Господи, да у меня нет особо никаких секретов…

— Ну тогда какая тебе разница?

Да он просто издевается надо мной, только и всего. Со своим обычным чувством юмора.

— Если бы я за тобой записывал все эти сутки, то мог бы издать книгу о новой ветви в современной мистической философии.

— О, Боже…

— Вот и я так думал, пока выслушивал. Знаешь, парень, это твоя единственная поганая черта. Слишком много думать — тоже вредно. Как бы в будущем ты сам себе палки в колёса этим не навставлял.

Я слабо фыркнул, глядя на него с подушки.

— Философия — мать всех наук. А меланхолия — мать гениальности.

— Слишком много матерей… Кому, мелкий, твоя гениальность нужна, если она ничего не производит, кроме бесплотных мыслей?.. — кажется, наставник уже засыпал.

— Мичлав, вы сами ничего сегодня не принимали? — я даже попытался приподняться и рассмотреть его получше.

— Хах, это всё ты… мозги мне измочалил в конец…

— Спите уже. А обо мне не волнуйтесь, мои мысли обязательно чего-нибудь произведут.

— На это я и рассчитываю, малыш, на это я и рассчитываю…

По иронии буря началась точно одновременно с моей детерминацией. И их сроки шли параллельно — самое невероятное, что на шторм было спрогнозировано примерно столько же дней, сколько должна продлиться детерминация.