Тридевять земель

– Вы думаете, – продолжал Адамов, – что, судя по состоянию духа команды, сдача из робости произойти не могла. Значит, должны быть другие причины. Было ли ясно для вас и офицеров к моменту сдачи, что положение безвыходное, что неприятель в громадном количестве и сражаться в таком положении невозможно?

– Да, ещё до боя, во время плавания, я слышал разговоры, что мы плохо снаряжены и трудно будет бороться.

– Представлялось так, что если бы был бой, то это была бы бойня, где погибла бы тысяча жизней?

– Я полагаю, что в пятнадцать минут от броненосца ничего не осталось бы.

– Вы, как духовное лицо, знакомы, конечно, с догматами христианской религии, поэтому вам и всем другим, исповедующим христианскую религию, не представлялось ли, что загубить 2000 жизней – подвиг не христианский?

– Да. С религиозной стороны, я думаю, что адмирал Небогатов сделал святое дело, так как за спиной 2000 воинов остались бы вдовы и сироты. У нас были призванные из деревень – люди женатые, семейные. Мне приходилось по ночам слышать разговоры матросов. Тот стонет, что оставил жену, детей, – как-то теперь проживут. Другой рассказывал, что, уходя в плавание, продал последнюю корову, лошадь, чтобы обеспечить на несколько месяцев свою семью. Естественно, что если бы было затопление, то это был бы величайший грех и преступление со стороны адмирала Небогатова.

Прокурор вскинул на Зосиму свои колючие глаза.

– Так что вы считаете, – заключил присяжный поверенный Адамов, – что попытка затопить корабль никакой пользы принести не могла?

– Да, я так думаю.

Сразу после этих слов присяжный поверенный Пеликан заявил ходатайство:

– Я ходатайствую о разрешении ссылаться в моей защитительной речи на "Учебник Закона Божия" протоиерея Белявского и на "Морской сборник" 1905 года, книга январская.

Потом оглашались показания нижних чинов – сигнальщиков, кондукторов, боцманов. Боцман Колодяжев показал, что просил разрешения спустить шлюпки, но Григорьев не разрешил.

Председатель:

– Стороны ничем не имеют более дополнить следствие? Объявляю судебное следствие законченным, суд перейдёт к прениям.

* * *

Начался уже декабрь, когда с обвинительной речью выступил обвинитель товарищ главного военно-морского прокурора генерал-майор Вогак.

Господа судьи! – звонким, чеканным голосом начал он, и сам он был похож на новенькую, только что отчеканенную монету. – Дело, подлежащее вашему рассмотрению, по свойству преступления, по бытовой его обстановке и по тем толкам, которое оно вызвало в обществе и печати, – дело совершенно исключительное. С самого момента его возникновения к нему приковано всеобщее, почти мировое внимание. От вас, господа судьи, ждут не только справедливого приговора по делу о сдаче судов отряда адмирала Небогатова, но и авторитетного слова об истинных виновниках Цусимского погрома. В глазах многих подсудимые – простые «стрелочники», призываемые, как всегда, к ответу взамен действительных виновников всех наших бедствий, продолжающих занимать видные места и пользоваться всеми благами жизни. По мнению некоторых, не военных правда лиц, сдачей эскадры адмирал Небогатов оказал отечеству немалую услугу, так как смело обнаружил те язвы, что годами подтачивали наш больной государственный организм. Пожертвовав четырьмя малопригодными судами, адмирал Небогатов, говорят, спас свыше двух тысяч молодых жизней, заставил впервые серьёзно задуматься над вопросом, вправе ли мы ради отвлеченной идеи о чести Андреевского флага губить безо всякой реальной пользы наши судовые команды, вправе ли мы обездоливать целые семьи, лишая их здоровых и сильных работников…

Для правильной оценки самих обстоятельств сдачи нам не важно знать, носила ли действительно, как теперь утверждают многие, посылка 3-й эскадры характер военной демонстрации, так как никто, думается, не будет утверждать, что эскадра наша посылалась для того, чтобы встретившись, скажем даже случайно, с врагом, она сдалась без боя. Усиливать японский флот во всяком случае мы не хотели, и каждый верноподданный командир корабля, в каких бы тяжёлых условиях он ни оказался, должен был помнить, что по славным традициям нашего флота лучше погибнуть, чем дать восторжествовать врагу.