Тридевять земель

– Во время пахоты крестьяне находят монеты, целые клады. И, представьте себе, попадаются даже хана Узбека, – сказал Шахов. – Третьего дня получил от исправника письмо, что он выслал мне пятьдесят семь монет, отобранных приставом третьего стана у крестьянина в Чёрной речке, и ещё одиннадцать из деревни Глинищи.

– Ох, Гаврила Петрович, – с укоризной сказал Сергей Леонидович. – Хорошо ли так-то?

– Помилуйте, – обиделся доктор, – не себе же я всё это собираю. Для них же, для их же детей. В комиссию отсылаю. Да ведь там есть такие, которые чеканены Тохтамышем, рязанским князем Василием, а им-то всё одно – серебро, ну и ладно.

Всё же Сергей Леонидович с сомнением покачал головой.

– Вы уж посмотрите, – попросил на прощанье доктор. – Не сочтите за труд.

Вернувшись домой, Сергей Леонидович предпринял кое-какие розыски, но ничего стоящего на глаза ему не попалось. В столе у Павлуши разве нашел он наградной лист прадеда.

"Нашего флота капитану Казнакову

Во изъявление Высочайшаго благоволения Нашего к ревностной вашей службе и трудам во исполнении вам порученного Всемилостивейше пожаловали Мы вас кавалером ордена нашего Святыя Анны первого класса, коего знаки препровождая при сем к вам, повелеваем возложить на себя, надеясь при том, что вы впредь потщитесь заслужить большую Нашу милость.

Дан в Санкт-Петербурге генваря 29 1813 года

Александр".

Самих знаков, впрочем, не нашлось, и даже собственноручная царская подпись произвела малое впечатление на Сергея Леонидовича. Гораздо больше беспокоило его градобитие, но скоро выяснилось, что каким-то чудом буря Соловьёвку пощадила.

* * *

Через два дня собрание возобновилось. Доклад управы был выслушан гласными и многочисленной публикой, наполнившей залу собрания, в абсолютной тишине и с глубочайшим вниманием. Память о знаменитом девяносто первом годе жива была ещё у всех. Положение гласные нашли удручающим. По случаю всех этих экстраординарных сельскохозяйственных происшествий, отложив на время свои карты, пожаловал в собрание и Александр Павлович Нарольский.

Когда председательствующий князь Волконский попросил высказаться, одни ораторы предлагали не только закупать рожь до полного размера высчитанной потребности в прокормлении населения, но ещё и бороться с возможностью спекуляции цен на базарах в течении зимы. В этом случае ссылались на пример борьбы земства в девяносто первом году, которую вели на суммы благотворительного комитета. Мука на сельских базарах доходила тогда до одного рубля тридцати копеек за пуд. Земцы начали отправлять на эти базары муку, продавая её по девяносто копеек, и в базар расходилось от одного до двух вагонов, но даже такая малость вынудила частных торговцев продавать муку по цене управы. То же самое предлагалось устроить и нынче.

– Моё предложение заключается в том, – закончил гласный Кочуков, – что мы должны двинуть на закупку ржи все наличные средства уездных сумм теперь же. Заложим процентные бумаги нашего неприкосновенного капитала, присоединим к ним четыре тысячи неизрасходованных от ассигновки 15 июня, наконец – будем просить ссуды из губернаторского продовольственного фонда, из имперского, – везде, где можем взять. Будем действовать, и главное быстро!

– По-моему, – возразил гласный Карандеев, – это предложение создаёт такую сложную работу управе, которую она не осилит ни с теперешним, ни даже с увеличенным составом. Борьбу с повышением цен на базарах вести – и бесполезно, и невозможно, потому что мало иметь запасы – нужно уметь вовремя подвезти их, вовремя продать, найти людей для контроля и прочая и прочая. Всё это нам не по силам…

– Я утверждаю, что по силам. В девяносто первом году я продавал по одному и два пуда в одни руки и в несколько часов распродавал свыше тысячи пудов. Контроль самый простой и люди для него найдутся, – сказал Кочуков. – Я устанавливаю факт, что сейчас крестьяне ездят за мукой за сорок вёрст, потому что на месте её нельзя купить ни по какой цене. Отказываться от операции продажи прямо вредно: рты у спекуляторов раскрыты и они сдерут с населения двойную шкуру.

– А сколько надо приказчиков?.. Сколько уйдёт на перевозку?.. – раздались голоса. – Весь барыш уйдёт…

– У нас пропасть железных дорог по уезду, а подвозка со станций будет недорога потому, что работ сейчас уже нет: она обойдётся пустяки. Барышей же нам не надо.

Александр Павлович слушал прения гласных, переводя свои бархатные глаза с одного оратора на другого, и в них скапливалось недовольство. Наконец, он не выдержал: