Тридевять земель

И как тут не вспомнить ответ Неоптолема Одиссею: "Не создан я природой, чтоб к выгоде стезей кривой стремиться". с. 219 Я совершенно согласен с Иерингом в том, – быстро писал Сергей Леонидович, – что только та власть моральна, которая является правовой властью, и принуждение, к которому она прибегает, есть именно правовое принуждение, удовлетворяющее нравственным целям, что нет права там, где имеет место односторонняя норма, то есть закон, обязательный лишь для одной стороны общества, но категорически отрицаю его теорию происхождения права, согласно которой основа прогресса – эгоизм, условие – борьба, а обеспечение – государственное принуждение. Помнится, Иеринг предостерегал Савиньи, что на долю его теории остаётся одно лишь доисторическое время, относительно которого у нас нет никаких достоверных сведений. Вопреки сомнениям Иеринга, мы имеем возможность проникнуть в казалось бы непроглядные глубины исторического развития и заглянуть дальше самого обычая, который считается истоком права. Здесь мы вступаем в такую область, где уже бессильно языкознание, где мы можем опереться лишь на шаткие умозаключения.

Недавно князь Кропоткин (обратил наше внимание) сделал ценное указание на те поистине сокровища мысли, содержащиеся в труде Дарвина "Происхождение человека" и которые не принимались доселе в расчёт теоретиками права, за исключением, пожалуй, одного Гуго Гроция, задолго до Дарвина признавшего инстинкт зачатком права.

Новейшая философская доктрина сделала из наблюдений Дарвина и других естествоиспытателей выводы, более согласные с воззрениями Савиньи, чем его позднейших критиков. "Право, – пишет Владимир Соловьёв, – возникает фактически в истории человечества наряду с другими проявлениями общечеловеческой жизни, каковы язык, религия, художество и т. д. Все эти формы, в которых живет и действует душа человечества, и без которых немыслим человек, как такой, очевидно, не могут иметь своего исторического начала в сознательной и произвольной деятельности отдельных лиц, не могут быть произведениями рефлексии, все они являются сперва как непосредственное выражение инстинктивного родового разума, действующего в народных массах; для индивидуального же разума эти духовные образования являются первоначально не как добытые или придуманные им, а как ему данные.

Если общежительные животные несомненно повинуются некоторым нормам своего общежития, а при нарушении их (в крайне редких случаях) со стороны отдельных особей, виновные вызывают против себя соответственную реакцию и подвергаются истреблению, то само собой разумеется, что и человеческая общественность в самых первых своих начатках уже обладала объективно определенными, хотя и субъективно-безотчетными правовыми нормами".

Нравственность, пишет Арнольд, это поздняя абстракция, к появлению которой прежняя жизнь народов не представляла еще поводов. Но действительно ли это так? Нравы повсюду первоначально заключают в себе нравственность: считается, что она является понятием, возникшим позже, чтобы отличить, в виде самостоятельной области, внутренний склад души от права. Однако есть убедительные свидетельства, что первобытной этике знакомо деление поступков на непреложные и только желательные, и эти первые, такие как ряд племенных обрядов религиозного характера, возведены в ранг строжайшего закона, неисполнение которого навлекает несчастье на род или племя, а потому нарушение его немыслимо и прямо-таки почти невозможно. Как свидетельствует г-н Штернберг, у дикарей существует непреложное, и только желательное. Первое, освящённое обычаем, неминуемо влечёт правовое вмешательство, второе может служить лишь к общественному осуждению или одобрению и является тем зачатком, из которого развилось представление о нравственности.

Доказывая логическую возможность обязывать себя одной лишь собственной волей, Йеллинек ссылается на родственную праву область этики, где человек однажды принятым свободным решением связывает свою волю в будущем. Вообще, между правом и моралью, по мнению Йеллинека, нет резкого принципиального различия. Правовой порядок есть не что иное, как минимум требований общественной этики, и в последнем своем основании зиждется не на принуждении, а на свободном признании нравственной его необходимости. Большинство юридических обязанностей исполняется добровольно. Международное право и значительная часть государственного обеспечены против возможных нарушений со стороны органов государственной власти исключительно нравственными гарантиями".

Таким образом, право предстает перед нами универсальным институтом. Нравы самого примитивного коллектива суть проявления его этики в действиях. Не право рождено религией, а, возможно, сама она берет свои истоки из права.