Тридевять земель

– Знаете, – продолжал ротмистр как бы между прочим, – я часто задумываюсь над декабристами. Меня изумляет и, если позволите, трогает, их наивная мечтательность. Кто бы пошел за ними и надолго ли? Внешние обстоятельства благоприятствовали их попытке, но насколько всё это было поверхностно и беспочвенно. Думать о перемене образа правления в момент наибольшей крепости монархии, осиянной вдобавок блистательными победами.

– Не скажите, – возразил Сергей Леонидович, бросив взгляд на портрет прадеда. – Мне часто кажется, что наш народ не верит ни во что, кроме своего первобытного хаоса. Стоит только сорвать якоря, и он с наслаждением сметёт с лица земли всю культуру и все то, что имеет до неё хоть малейшее значение. В том числе, и нас с вами.

Ротмистр отбросил свою игру и взглянул на Сергея Леонидовича задумчиво.

В половине четвёртого утра составлен был протокол, что ничего предосудительного при обыске не обнаружилось.

* * *

Неожиданное вторжение властей предержащих произвело на Сергея Леонидовича самое отвратительное впечатление. На душе было мерзко, в полном согласии с учением Иеринга. Он, оспаривавший представления Иеринга относительно источников права, совершенно соглашался с его положениями, высказанными в этой книге, и даже шёл ещё дальше и с горечью признавался себе, что права человека существуют лишь постольку, поскольку он готов защищать их с оружием в руках.

Несколько раз Сергей Леонидович садился за прерванную работу, но мысли его путались и дело не шло. Он выходил из-за стола и шагал по комнате туда-сюда, пытаясь сообразить, что же могло послужить поводом к этому странному визиту, но объяснения не находил. Его холодный разум исследователя отметил, конечно, что разыгравшаяся сцена как нельзя лучше иллюстрировала то преткновение права, которое выражалось в извечном отставании законодательства от потребностей жизни. В стране уже несколько лет действовала Государственная Дума, а иные сочинения, страстно указывающее на средства к укреплению этого положения, находились под запретом. Но это открытие нисколько не добавляло успокоения, а служило лишь предметом горькой иронии. "Всё у нас так, – рассуждал он, – появится книга, пьеса на сцене, картина – и тысячи её уже читали и смотрели, и вдруг запрет. Что это?" И на этот вопрос ответа не было…

Но понемногу возмущение его улеглось, волнение успокоилось, мысли обрели ясность, и вторжение полиции привело его разум к совершенно неожиданным и несвоевременным открытиям. Он уселся за стол и написал заглавие:

ПРАВО КАК СОВЕСТЬ

Нам приходилось уже говорить о том, что на первых порах религия, нравственность и право слиты воедино, как единственно возможная форма миропонимания. Но когда говорят, что два или три юридические понятия в древности сливались в одно, то это не значит, чтобы одно из этих совместных понятий не могло быть старее других или, что в то время, когда другие слагались, оно не могло господствовать над ними или иметь преимущества. Главный вопрос, возникающий перед нами, состоит в том, чтобы из этих трех понятий вычленить именно то, которое являлось тем самым эмбрионом, из которого другие два получили свое начало.

В последнее время утвердилось мнение, что понятие права выработалось в обществе из наблюдений над природой. Это, конечно, бесспорно, но только в пределах эпох, связанных с земледелием. Прудон самым решительным образом отрицал эту связь. Итак, что же дисциплинирует людей? Природа, дающая им пропитание. "В элементарных человеческих группах, пишет Мэн, представляемых людьми арийской расы, ничто не является более однообразным, чем рутинные сельские обычаи. И хотя за порогом каждого жилища люди слепо повинуются обычаю, установленному с незапамятных времен, и весьма правдоподобно, что люди того времени могли представить себе порядок только в правильной смене естественных явлений, – дня и ночи, лета и зимы, а не в словах и действиях тех лиц, которые по отношению к ним обладали принудительной силой".