Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Если характер цитируемых выше источников заставлял нас несколько персонифицировать политический курс Густава-Адольфа, как и курс канцлера, то на деле каждый из них опирался, разумеется, на влиятельные общественные силы и был их рупором. Если Аксель Оксеншерна выражал мнение большинства шведской аристократической олигархии, то Густав-Адольф опирался на ее военную часть, на своих знаменитых фельдмаршалов и генералов. Мы уже упоминали, что осуществление своего плана наступления на Речь Посполитую с запада Густав-Адольф возлагал сначала на Густава Горна, затем на Александра Лесли-отца. Третьим, на ком он остановил свой выбор, был один из замечательнейших полководцев Тридцатилетней войны — генерал (затем, как и Александр Лесли, фельдмаршал) Герман Врангель.

Как член шведского Государственного совета Врангель должен был узнать о предложениях Густава-Адольфа России не позже 23 сентября 1631 г., когда Антон Мёллер докладывал там о своем поручении. И вот вскоре Врангель сообщает — через посредничество Иоганна Бекмана[472] — царю Михаилу Федоровичу, что он готов возглавить русскую наемную армию против Речи Посполитой для нападения на Великую Польшу[473]

. Не может быть сомнения, что это предложение было или уже согласовано с Густавом-Адольфом, или санкционировано им позже: мы увидим ниже, что именно фельдмаршалу Врангелю Густав-Адольф доверил в 1632 г. подготовку этой военной операции.

Русские правительственные круги во все время похода Густава-Адольфа в глубь Германии в свою очередь проявляли неослабевающий интерес к положению Швеции и к ходу этой войны. Обзор информации, стекавшейся по разным каналам в Посольский приказ, показал бы, насколько полно было в эти годы осведомлено правительство Московского государства о главных событиях как войны в Германии, так и политической жизни всех стран Европы. Иоганна Мёллера царь и патриарх просили сообщать им свежие новости каждую неделю, что было, конечно, неосуществимо в тогдашних условиях; Мёллер специально обращался с просьбой к Шютте систематически снабжать его сведениями из Германии и Польши[474]. Особенно же обильную и важную информацию получало русское правительство с помощью Жака Русселя — как через присылавшихся им уполномоченных, так и во время его пребывания в Москве[475].

Материальной связью между Московским государством и Швецией (вернее, шведской армией в Германии) в это время служили, с одной стороны, отправки из Архангельска многочисленных судов с зерном и крупой, представлявшими, как мы знаем, своего рода субсидии для ведения «немецкой войны», а также с селитрой и смолой — стратегическим сырьем[476]

, а, с другой стороны, начавшийся приток через Нарву нанятых в Германии и других странах солдат вместе с командирами и различными специалистами, а также разнообразного закупленного оружия[477].

Наем и закупки производились, как мы помним, под руководством стольника Федора Племянникова, подьячего Аристова и полковника Александра Лесли; Племянников умер в Штеттине в июле 1631 г., Аристов приехал в Москву 3 ноября 1631 г.[478], наконец, Александр Лесли-сын вернулся в Россию в январе 1632 г., несомненно, поделившись с правительственными кругами богатой устной информации о положении шведской армии.

Верность Московского государства союзническому долгу в отношении Швеции подверглась за это время ряду испытаний и выдержала их. Таким испытанием было, например, появление в Москве в июле 1631 г. посольства от датского короля Христиана IV с предложением заключить союз. Несмотря на предшествовавшие дружественные отношения России и Дании[479]

, долгие переговоры сначала и Москве, а затем в 1632 г. в Копенгагене окончились безрезультатно и даже разрывом, поскольку датская дипломатия преследовала цель ослабления шведско-русского союза, а русская дипломатия соглашалась на заключение союза с Данией только при категорическом условии включения в этот союз и Швеции[480]. Жак Руссель еще во время пребывания датского посольства в Москве прислал информацию о напряженности датско-шведских отношений[481]. В сентябре 1631 г. Посольский приказ осведомил Иоганна Мёллера о переговорах с датским посольством и просил срочно запросить Густава-Адольфа, «надобно ль ему то», чтобы его включили в «вечное докончание» с датским королем и, поскольку переговоры будут продолжены в Копенгагене, чтобы он направил туда своего «верного человека» для совместных с русским посольством действий[482]

. Мёллер в ответной речи расценил русскую политику в отношении Дании как «великую-славу» своему государю[483]. Он тотчас написал Густаву-Адольфу[484], который в ноябре ответил просьбой довести до сведения царя нежелательность и опасность союза с Данией. Русское посольство, проезжая через Швецию, имело беседу с членами шведского Государственного совета, а в Копенгагене держало связь со шведским послом Фигреусом, как и советовал Мёллер в своей ответной речи[485].