Трилогия о мисс Билли

– Билли! – ужасалась тетя Ханна и сурово вопрошала: – А кто только в прошлом сентябре называл это единственное в мире существо третьим лишним в своем доме?

– Третьим лишним? Правда, тетя Ханна? Я действительно сказала такую ужасную вещь? Но я тогда ничего не знала. Не знала, какие дети чудесные, особенно такие дети, как Бертрам-младший. Тетя Ханна, он уже так много знает и умеет! Он уже несколько недель меня узнает. И он очень давно начал мне улыбаться. Правда, по-настоящему улыбаться! Да, я знаю, няньки говорят, что это не улыбка, – призналась Билли, увидев сомнение на лице тети Ханны. – Они говорят, что это просто газы в животике. Газы, представляете! Как будто я не могу отличить улыбку собственного сына от газов! А вы знаете, что он умеет следить за моим пальцем взглядом?

– Да, я как-то пробовала, – заметила тетя Ханна. – Я двигала пальцем, а он смотрел на потолок очень пристально.

– Может быть, он просто хотел посмотреть на потолок! – возразила молодая мать. – Я уверена, меня бы так не радовал ребенок, если бы он не был такой умный и не пользовался бы этим.

– Билли, Билли, – засмеялась тетя Ханна и покачала головой, когда Билли гордо отвернулась.

Когда Бертраму-младшему исполнилось три месяца, Билли стала прежней собой – веселой, счастливой, сильной и здоровой. Домашнее хозяйство в Страте снова заработало как часы, разве что теперь эти часы заводила детская рука.

Билли серьезно объявила мужу, что в их жизни наступил период Огромной Ответственности. Им доверены Жизнь, Характер и Судьба человеческого существа, и они должны быть Мудрыми, Верными и Эффективными. Эта великая возможность должна сделать их гордыми и скромными одновременно. Они должны наблюдать, учиться и практиковаться. Главнее всего для них должно стать Величайшее Доверие.

Поначалу Бертрам смеялся над поучениями жены. Он утверждал, что они содержат столько больших букв, что они видны на губах Билли. Потом же, обнаружив, что она говорит серьезно и что его легкомыслие очень ее ранит, он сумел принять относительно серьезный вид. Правда, он продолжал осыпать поцелуями ее щеки, подбородок, кончики пальцев, волосы и маленькие розовые мочки ушей – «в качестве точек» между ее предложениями, как он выразился. Он сказал ей, что вовсе не пренебрегает ее губами, просто они двигаются слишком быстро, так что за ними не уследить. Билли надулась и сообщила, что он гадкий, нехороший мальчишка и вовсе не заслуживает того великолепнейшего в мире ребенка, которого она ему родила.

– Я знаю, что нет, – просиял Бертрам, кажущийся совершенно беспечным. – Но я такой же, каким был раньше, – торжествующе закончил он и на этот раз потянулся к губам жены.

– Бертрам! – отчаянно сказала Билли. – Ты, конечно, прежний, я тебя люблю, никто тебя не заменит, но ты просто не осознаешь своей ответственности!

– Осознаю, – заявил Бертрам так серьезно, что Билли ему почти поверила.

Несмотря на все ее усилия, Бертрам все же предпочитал считать нового члена семьи просто своим сыном, а не Величайшим Сокровищем. Ему нравилось трясти его и слушать крики восторга, но наблюдать он и не думал. Что же касается судьбы, жизни и характера, врученных ему, Бертрам просто умилялся сыну, щекотал его под подбородком, когда ему хотелось, и вовсе не думал о характере и судьбе. Он гордился, но отнюдь не был скромен, а единственной возможностью, предоставленной ему, считал возможность демонстрировать жену и сына менее удачливым товарищам.

Но не такова была Билли. Билли присоединилась к Клубу матерей и посещала занятия по Воспитанию детей, где ей демонстрировали множество таблиц, правил и тестов. Она подписалась на «Помощника матери» и поглощала каждый новый номер с жадностью. Слегка смущала ее только очевидная разница во мнениях Знающих Людей.

Безусловно, Билли, в отличие от Бертрама, осознавала Огромную Ответственность и ставила свое Величайшее Сокровище выше всего остального.

В июне Бертрам снял коттедж на южном побережье, и семья обосновалась там до наступления настоящей жары. Коттедж находился всего в часе езды от Бостона, но Уильям сказал, что, пожалуй, не поедет и останется в Бостоне, отоспится дома и будет обедать в клубе до середины июля, когда он собирался в Мэн удить рыбу. В этом году обычная поездка должна была состояться чуть раньше, чем обычно.

– Дядя Уильям, вам же будет так одиноко, – пожалела его Билли, – одному, в таком большом доме.

– Нет, не будет, – возразил дядя Уильям. – Я же только сплю дома, – сказал он со странной улыбкой.

Возможно, Билли не до конца поняла значение этой улыбки, а также неосознанное ударение на слово «сплю», потому что ее все это совершенно не встревожило.

Уильям же не мог дождаться этой возможности поспать. С момента появления ребенка ночи Уильяма перестали быть спокойными. Вечера, впрочем, тоже.