Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой

Брат отца, Иван Павлович Дягилев, был меценатом и основателем музыкального кружка.

Трудно сказать, почему Дягилев поймался на европейские новшества, всякие там модернизмы, которые в России еще пока не завоевали особых симпатий. Ведь как завоевываются симпатии? Трещат средства массовой дезинформации на всех углах: «Гениально!», «Неповторимо!», «Потрясающе!» Читают люди и не понимают, что уж такого талантливого в мазне — ребенок лучше нарисует. Ну, конечно, восторг родителей, когда ребенок нарисовал что-то непонятное, понятен. А тут? Но попробуй не согласись! Сразу будут пальцем тыкать, мол, невежда. Вот люди на всякий случай, если сильно и не восхищаются, то, по крайней мере, не отрицают гениальности. Вспомните, как в известной сказке народ восторгался нарядом короля. Восхищались, боясь прослыть отсталыми. Ну а дальше — больше! Модно стало этакие холсты с неведомыми зверушками и чудовищами дома иметь. Цены росли… Трескотня нарастала. Если кому-то не нравились намалеванные ужастики, этот кто-то рисковал быть зачисленным в человека, не понимающего искусства. И никто уже не смел сказать: «А король-то голый!»

Правда, Европа еще в ту пору не полностью ополоумела в погоне за «голым королем». Вот как встретили зрители оформление балета, сделанное Пикассо.

Илья Эренбург, в ту пору находившийся в Париже, в знаменитой своей книге мемуарного характера «Люди, годы, жизнь»:

«Балет показывал тупую автоматизацию движений, это было первой сатирой на то, что получило название „американизма“. Музыка была современной, декорации — полукубистическими. Пабло <Пикассо> дал мне приглашение на премьеру. ‹…› Музыка, танцы и особенно декорации возмутили зрителей. Я был до войны на одном балете Дягилева, вызвавшем скандал, — это была „Весна священная“ Стравинского. Но ничего подобного тому, что случилось на „Параде“, я еще не видел. Люди, сидевшие в партере, бросились к сцене, в ярости кричали: „Занавес!“ В это время на сцену вышла лошадь с кубистической мордой и начала исполнять цирковые номера — становилась на колени, танцевала, раскланивалась. Зрители, видимо, решили, что актеры издеваются над их протестами, и совсем потеряли голову, вопили: „Смерть русским!“, „Пикассо — бош!“, „Русские — боши!“»

Тут нужно заметить, что в годы страшной войны с Германией в прозвище «бош» вкладывалась вся сила ненависти к противникам французов немцам. Поэтому зал и гремел выкриками: «Грязные боши, Сати и Пикассо боши!»

В то время парижские театралы весь пикассовский авангард вместе с модерном и кубизмом считали германским. Попала под горячую руку и антреприза Дягилева, которую назвали предательской, засланной во Францию для разложения и деморализации общества.

Вот только одна из показательных по своему тону рецензий, вышедших на следующий день после премьеры «Парада».

Владелец «Клуба дю Фобур» Лео Польдес уже на следующий день, 19 мая 1917 года, писал о балете:

«Антигармоничный, психованный композитор пишущих машинок и трещоток, Эрик Сати ради своего удовольствия вымазал грязью репутацию „Русского балета“, устроив скандал, ‹…› в то время когда талантливые музыканты смиренно ждут, чтобы их сыграли… А геометрический мазила и пачкун Пикассо вылез на передний план сцены, в то время как талантливые художники смиренно ждут, пока их выставят».

У истоков кубизма стоял французский художник Поль Сезанн.

Пикассо еще в молодости переписывался с ним, и Сезанн давал свои рекомендации, в частности, советовал «рассматривать натуру как совокупность простых форм — сфер, конусов, цилиндров». Правда, как считают исследователи этого вопроса, он не давал рекомендаций выкладывать все это на холст, а лишь держать в сознании, чтобы было легче начинать работу. Интересно, что не так уж просто приживался этот самый кубизм. Первоначально его воспринимали так, как и нужно воспринимать.

Так, французский художник и скульптор Анри Матисс (1869–1954), когда ему в 1908 году представили одну из картин Жоржа Брака (1882–1963), французского художника, графика, скульптора и декоратора, спросил: «Что за кубики?»

Как видим, Западная Европа еще только начинала свое триумфальное шествие в преисподнюю псевдоискусства. Над ней еще работали слуги темных сил, уничтожая шедевры искусства, которые, безусловно, были когда-то и там. Ведь и Пабло Пикассо не сразу занялся непонятными для ценителей искусства, находящимися в здравом уме, поделками в стиле псевдоискусства.

Пабло Пикассо, который начинал с вполне внятных полотен, стал удаляться от классицизма. А тут ему встретилась балерина не балерина. Одним словом, танцовщица Ольга Хохлова, которую Сергей Павлович Дягилев ценил скорее за высокое происхождение, нежели за высокое искусство.

Прогулки по Риму. Первые попытки Пикассо приспособить Ольгу Хохлову к определенным отношениям, которые он имел со своими прежними «богинями» и «половыми ковриками».

Но предупреждение Дягилева оказалось точным. Ольга была ошеломлена диким напором ухажера и не спешила идти на сближение.