Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой

Бравый кавалергард поразил ее манерами и… дерзостью. И Екатерина Гельцер отдалась своим чувствам, пустившись в путь на волю волн. Частые прогулки в свободные вечера, ипподром, Маннергейм учил возлюбленную верховой езде — все это не могло остаться незамеченным, всесильная Бетси Шувалова сделала все, чтобы Екатерину Гельцер изгнали из Мариинки. Шуваловой важно было, чтобы она уехала в Москву, в свой Большой театр, о чем, кстати, Гельцер мечтала с первых дней пребывания в Петербурге.

И это, несмотря на восторженные отзывы критики:

«По чистоте и ловкости исполнения г-жа Гельцер, без сомнения, одна из самых лучших наших солисток, делающая большую честь московскому балетному классу. В ее исполнении много также жизни и веселости, почему приятно смотреть на ее танцы… В танцах г-жи Гельцер есть сила, отчетливость техники, изящество и та обаятельная прелесть, которою отличается каждое движение этой талантливой артистки».

Но ведь стажировка не окончилась, еще было чему поучиться у столичных солисток балета. Учеба учебой, но Гельцер уже стали называть соперницей знаменитой Матильды Кшесинской. Соперницей, разумеется, на сцене. Потому уж никак нельзя, как казалось многим, было ожидать, что именно Кшесинская, еще более всесильная, чем Шувалова, вступится за Гельцер и заставит начальство вернуть ее на сцену Мариинки.

Екатерина Гельцер

Гельцер вернулась, чтобы насладиться своей победой над теми, кто пошел на поводу у Шуваловой, но потом объявляет о своем решении возвратиться в Москву.

И вот она снова дома, снова в Москве, снова в Большом театре. Критика с восторгом отметила, что прекрасная Екатерина Гельцер «своими головокружительными и умопомрачительными турами, пируэтами и другими тонкостями хореографического искусства приводит в неописуемый восторг весь зрительный зал».

Слушая восторженные отзывы о своем искусстве, Екатерина Гельцер писала, вспоминая то, что говорил ее отец о необходимости титанического труда для достижения успеха в балете:

«Без труда нет искусства. Труд рождает виртуозность. Жалко, но необходимо порой пожертвовать эффектной комбинацией, блестящим, но неоправданным выходом. Образ в нашем искусстве всегда должен быть столь же ясным и глубоким, как и в драме. Разучивая какую-нибудь классическую партию, я одновременно вхожу в жизнь той, чью судьбу должна протанцевать на сцене. Нужно искать черты реальной жизни в любой сказочной героине, самом фантастическом сюжете. Ведь все это создают люди, опираясь на жизнь, на прожитые нами ситуации, неповторимые и разнообразные. Знай жизнь и умей ее воспроизвести — лозунг, кажется, простой. А сил приходится затрачивать много… Я пробираюсь сквозь дебри литературного произведения и музыкальную партитуру, спорю с балетмейстером. Наконец выбран рисунок движения, ясной кажется эмоциональная окраска образа, обдуманы все мельчайшие детали. Подчинены целому все частности, внутренне я установила для себя равновесие между чисто танцевальными и пантомимическими приемами, согласна со всеми темпами в картинах. Много раз продуманы грим, костюм, головной убор, отброшено все лишнее, мешающее ощутить свободу на сцене…»

Но как же личная жизнь? Как же любовь, озарившая ее?

Несемейная драма Екатерины Гельцер

В те времена редкий роман не сопровождался рождением внебрачных детей. Средства детоубийства разных форм — в том числе и с помощью специальных препаратов — еще не были разработаны. Не удалось избежать беременности и Екатерине Гельцер. К ней привела страстная взаимная любовь с бравым красавцем кавалергардом.

Родившегося в январе 1902 года сына Карл и Екатерина назвали Эмилем. Что было делать? Маннергейм попытался развестись со своей женой, но не тут-то было. С разводами вообще возникали неимоверные сложности, а здесь речь шла с расторжением — точнее, даже развенчанием — брака с дочерью всесильного генерала, не желающей оставаться, как ныне говорят, разведенкой.

Пришлось скрыть и отцовство Маннергейма, и материнство Екатерины Гельцер. Эмиля записали сыном жившей в доме балерины ее двоюродной сестры.

И тем не менее родители понимали, что тайну рождения Эмиля сохранить сложно. В 1909 году они приняли непростое решение. Карл Маннергейм отвез сына в частный пансионат в Швейцарии. Тогда ему было семь лет. Спустя три года, в 1912 году, Екатерине Гельцер удалось во время гастролей повидаться с уже десятилетним сыном. Она в то время участвовала в знаменитой антрепризе Сергея Павловича Дягилева.

Больше судьба ей таких подарков не дала.

Екатерина Васильевна Гельцер продолжала самозабвенно работать в балете. Карл Маннергейм служил России. К началу революции он уже был генерал-лейтенантом. И вот все полетело в тартарары. Во всяком случае, для таких, как он.

Революция произвела изменения в родной Маннергейму Финляндии. Ленин дал ей обрести государственность уже вне России.