Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой

Итак, блестящий офицер Густав Маннергейм ухаживал и за Екатериной Гельцер, и за Тамарой Карсавиной. Карсавина была на девять лет моложе Гельцер, а если точно, почти на десять.

Так что в 1896 году, когда, по преданию, произошло знакомство Екатерины Гельцер и Густава Маннергейма, Тамаре Карсавиной было всего одиннадцать лет.

Карл Густав Эмиль Маннергейм

Знакомство Маннергейма с Карсавиной произошло все же значительно позже. А значит, нельзя сказать, что Густав Маннергейм, офицер лейб-гвардии Уланского кавалергардского полка ее императорского величества Марии Федоровны, полюбил Екатерину Гельцер однажды и навсегда.

Правда, увидев ее впервые действительно на сцене в балете «Спящая красавица», в котором она исполняла роль Белой Кошечки, он был сражен наповал ее красотой, грацией, пластикой движений и уже в первом же антракте зашел за кулисы и, упав на колено, вручил великолепный букет цветов, восхищенно проговорив, как утверждают биографы: «Вы не кошечка, вы — пантера!»

Да, Екатериной Гельцер, как свидетельствуют современники, нельзя было не восторгаться. Кстати, сама Карсавина оставила в мемуарах «Театральная улица» такой о ней отзыв: «Все, что мне приходилось видеть до сих пор, не идет ни в какое сравнение с техникой Гельцер, настолько ее танец поражал виртуозными техническими трудностями и удивительной непринужденностью исполнения. Я не знала ни одной танцовщицы, столь беспредельно посвящающей себя своему искусству… Во всех ее танцах всегда чувствовалось какое-то самозабвенное наслаждение…»

Впрочем, Тамара Карсавина Екатерину Гельцер соперницей не считала, ведь она, отказавшись от выгоднейших кавалеров, вышла замуж за человека более скромного — председателя правления Волжско-камского банка Василия Васильевича Мухина. О Карсавиной и ее амурных приключениях подробно в отдельном очерке.

Уже в более поздние времена Виперт фон Блюхер, германский посланник в Финляндии, так отзывался о Маннергейме:

«Фельдмаршал Маннергейм обладал высоким ростом, стройным и мускулистым телом, благородной осанкой, уверенной манерой держаться и четкими чертами лица. Он принадлежал к тому типу как будто специально созданных для выполнения своей миссии великих исторических личностей, которыми так богаты были XVIII и XIX века, но в настоящее время вымершему практически полностью. Он был наделен личными чертами, свойственными всем жившим до него великим историческим персонажам. К тому же он был прекрасным наездником и стрелком, галантным кавалером, интересным собеседником и выдающимся знатоком кулинарного искусства и производил собой в салонах, равно как и на скачках, в клубах и на парадах, в одинаковой степени великолепное впечатление».

А в ту пору, когда он ухаживал за Екатериной Гельцер, да и когда увлекался Тамарой Карсавиной, он был завидным женихом разве что внешне, поскольку являлся сыном обедневшего шведского барона и финской графини. Отец его пытался заняться предпринимательской деятельностью, а она весьма и весьма чревата неудачными последствиями. Трудно сказать, по велению сердца или по необходимости он встал на военную стезю. Только иного пути к успеху у него и не было.

Фотопортрет Тамары Карсавиной

После окончания кадетского корпуса он поступил в Николаевское кавалерийское училище, выпустившись из которого получил назначение в драгунский полк. Не связи, а личные данные вывели его в конце концов в лейб-гвардию. Но богатым женихом он не считался. Едва сам сводил концы с концами. Куда уж семью заводить?!

Быть может, по этой причине он 2 мая 1892 года женился без любви, но ради большого приданого на дочери кавалергарда генерала Николая Арапова Анастасии.

Приданое помогло найти прибыльное дело — он занялся коннозаводством, и его лошади даже стали брать хорошие призы на скачках. Он и сам участвовал в некоторых заездах. Иной приз составлял до тысячи рублей, суммы по тем временам гигантские. Это позволило начать жить на широкую ногу.

Хотя у него и росли две дочери — сын умер в младенчестве, — семьей Маннергейм не занимался, а пустился в разгул, быстро приобретя славу отчаянного и непостоянного ловеласа.

О его романе с Елизаветой Шуваловой (Барятинской) одна из современниц — мать князя Михаила Кантакузина, графа Сперанского — вспоминала, называя Елизавету «Бетси Шувалова» и рассказывая о великолепных балах и великосветских приемах, которые та устраивала во дворце Шуваловых на Фонтанке, 21: