Но она работала все-таки не из-за денег. Она была фанатично предана своему делу, любимому делу всей жизни. Она несла радость людям — это было главным. Лишь однажды, когда понадобилось выручить Дандре, она оставила дело, любезное сердцу, и заключила контракт, чисто коммерческий, который предоставлял работу менее приятную, но денежную.
Теперь же она в первую очередь думала о том, что своим искусством служит людям. Тем более выступать приходилось и там, где было не очень денежно. А вот Дандре готов был использовать любые театры, даже любые импровизированные подмостки, лишь вы выколотить за выступления Анны Павловой лишние деньги, пусть даже небольшие. Он превращался в скрягу. Он брал номера в гостиницах подешевле, вагоны в поездах попроще, совсем некомфортабельные, продуваемые насквозь тарантасы.
Анна Павлова работала для людей, а люди не всегда понимали это и относились к ней потребительски. Недаром Чарльз Чаплин говорил ей: «Мы похожи с вами, Анна! Я — бродяга, вы — сильфида. Кому мы нужны? Вот нас и гонят…»
Гонят — это образно. Анну, напротив, звали всюду, куда только можно, но при этом трудно сказать, видели ли в ней человека или просто усладу своим взорам — неотразимая женщина, волшебный танец…
А она была живым человеком, подверженным всем опасностям, связанным с болезнями, простудами — что увидим дальше, — переутомлениями, травмами…
Быть может, прими она предложение Чаплина и стань его женой, судьба ее сложилась бы иначе. Но она, как бы хорошо ни относилась к Чарльзу, не могла сказать «да», ведь была замужем. А может, и не хотела — добрые отношения еще не причина для замужества.
Дороги, дороги, дороги, прекрасные сцены и дощатые подмостки с выбоинами.
Выступление до изнеможения. Отдохнуть бы, но Дандре требует: ждут журналисты, надо идти, надо давать интервью, ведь это популярность, а популярность — деньги! Слава Анны оборачивалась для него купюрами, купюрами и купюрами. Он был ненасытен — нет, не в любви — в наживе. Она думала о зрителях, он думал, что с этих самых зрителей получить деньги, деньги, деньги.
Так шли годы, а годы не добавляют сил и здоровья, годы постепенно их уносят, особенно если относиться к человеку потребительски.
И вот первый удар судьбы. Во время исполнения номера «вальс-каприз» Анна то ли оступилась, попав в расщелину в полу, то ли повернулась неосторожно — сказывалась работа на износ, — но сильная боль пронзила ногу. Хорошо, что это произошло уже в конце сцены, перед закрытием занавеса. Она не могла наступить на ногу. Только теперь Дандре немного перепугался. Он понял, чем грозит то, что Анна вышла из строя.
А впереди выгоднейший контракт в Чикаго. Ради него — да, скорее именно ради него, а не ради самой Анны он отменил несколько постановок в небольших городках и повез балерину в Чикаго. Там пригласил врачей, которые провели целый консилиум. Но понять, что произошло, не могли. Высказали предположение, что произошел, как вспоминал Дандре, «перелом косточки в тыльной части ступни». И приговор — два месяца не танцевать. Правда, профессор чикагского университета успокоил: это, мол, «надрыв связки и через десять дней Анна Павловна может выступать».
Говорят, что неприятности, связанные с ногами, не бывают случайными. Бог предостерегает своих чад именно таким образом. Поймет человек предостережение, посмотрит на свои поступки более внимательно, изменит что-то, что нужно изменить, и будет у него успех в том деле, для которого он предназначен самим своим рождением.
Профессор оказался прав. Все прошло через пару недель. Что ж, действительно, очень похоже на предостережение, такое вот очень аккуратное, не оставляющее серьезного следа. Разумеющий поймет, неразумеющий пропустит мимо ушей. А ведь остановиться бы, осмотреться… Но куда там?! Контракты, контракты, контракты.
Что же можно было понять, о чем задуматься? Волшебница-балерина, непревзойденная балерина, воспитанная на русской земле, металась по западным странам, ублажая не своих соотечественников, металась, превращенная в средство для добывания денег. А не пора ли подумать о Родине, о России? Это для Матильды Кшесинской путь в Советскую Россию был закрыт, ведь ее сын был сыном великого князя. Это бы вычислили быстро и… Что уж там говорить. Как тут не вспомнить шахтные штольни в Алапаевске.
Но для Павловой путь в Россию был открыт. И ее не раз звали вернуться. Это первый факт, который приходит на ум. А потом, не пора ли полностью отдать себя воспитанию балерин? Лучше бы в России, ну, на худой конец, и в Европе.
Так или иначе, но Павлова не подумала ни об одном, ни о другом. Она просто сочла случившееся чистой случайностью. Нет, не задумывалось она над тем, что «Случай — псевдоним Бога, когда Он не желает называть Свое Имя».
И вскоре новая травма…