Трон из костей дракона. Том 2

Он потряс головой, рассчитывая избавиться от метавшихся перед глазами искр, пылавших на фоне темневшего неба, и облизнул потрескавшиеся губы. Уханье снежной совы нелепо вылетело из-под оскаленной собачьей маски. Он подождал и попытался совершить невозможное – встать или хотя бы ползти. Бесполезно: с его ногами случилось что-то очень плохое. Не обращая внимания на слепящую боль в ребрах, он на одних руках добрался до деревьев, остановился и некоторое время лежал, тяжело дыша.

Через мгновение он почувствовал порыв горячего ветра и поднял голову. Черная пасть его маски повторилась, как в диковинном зеркале, а в нескольких дюймах от него ухмылялась белая морда.

– Нику’а, – выдохнул он на языке, совсем не похожем на его родной черный риммерспакк. – Иди сюда,

да проклянет тебя Удун! Иди!

Огромный пес сделал к нему шаг и теперь нависал над своим раненым хозяином.

– Теперь… только держаться, – сказал он, хватаясь сильными руками за белый кожаный ошейник. – Тащи!

Через мгновение он застонал, когда собака действительно потащила его, но он не разжимал пальцев, хотя глаза у него вылезали из орбит под шлемом с застывшей собачьей мордой. Оглушающая, неистовая боль едва не лишила его сознания, когда собака волокла его по снегу, однако он не ослаблял хватки, пока не оказался под деревьями. И только после этого отпустил пальцы, отпустил все, соскользнул в темноту, где не было мучительного страдания.

Когда он пришел в себя, серое небо стало заметно темнее, а ветер намел на него снег, ставший похожим на одеяло. Огромный пес Нику’а по-прежнему ждал, спокойно и терпеливо, не обращая внимания на холод, несмотря на короткий мех. Лежавший на земле мужчина не удивился: он прекрасно знал, как растили и воспитывали этих животных. Глядя на красную пасть и изогнутые зубы Нику’а, на крошечные белые глаза, подобные каплям молочного яда, он вновь порадовался, что следовал за собаками, а не наоборот.

Он снял шлем – не без усилий, из-за падения тот потерял форму – и засунул его в снег рядом с собой. Потом ножом разрезал свой черный плащ на длинные полосы и с огромным трудом принялся спиливать молоденькие деревья. Ужасающая работа для поврежденных ребер, но он не останавливался, не обращая внимания на боль. У него были сразу две веских причины остаться в живых: долг, состоявший в том, чтобы рассказать своим хозяевам о неожиданном нападении ситхи, и собственное сильное желание отомстить оборванцам, которые сумели уйти от него слишком много раз.

Сине-белый глаз луны с любопытством выглянул из-за крон деревьев, когда он закончил пилить тонкие стволы. Отрезанными от плаща полосами ткани он привязал более короткие из них к каждой ноге в качестве лубков; затем неловко сел, как ребенок, играющий в крестики-нолики на земле, и прикрепил к двум самым длинным стволам короткие крестовины. Крепко вцепившись в них, снова ухватился за ошейник Нику’а, заставив белого пса поднять его на ноги, пока ему не удалось перенести вес на два импровизированных костыля.

Он сделал несколько шагов на негнущихся ногах. Да, так можно двигаться, решил он, морщась от сильной боли, – впрочем, у него не оставалось выбора.

Он посмотрел на оскаленную пасть шлема, оставленного в снегу, представил, какие усилия придется потратить, чтобы его поднять, а также о его теперь бесполезном весе. Тем не менее со стоном наклонился и взял шлем. Он получил его в глубинах священных пещер Стурмспейка, от Нее, когда Она назвала его Своим священным охотником – простого смертного!

Он с тем же успехом мог оставить шлем на снегу, как собственное бьющееся сердце. Он вспомнил тот невозможный, пьянящий момент и мерцающие голубые огни в Зале Живой Арфы, когда он опустился на колени перед троном и безмятежным сиянием Ее серебряной маски.

Вино воспоминаний на несколько мгновений ослабило мучительную боль, Нику’а бесшумно ступал вслед за ним, а Инген Джеггер, обдумывая месть, медленно спускался по длинному склону заросшего деревьями холма.

♕

У Саймона и его спутников, число которых сократилось на одного человека, не осталось ни сил, ни желания для разговоров, к тому же ситхи сразу дали им понять, что лучше помалкивать. Отряд медленно и бесшумно шел вдоль подножия засыпанных снегом гор, а серый день постепенно клонился к вечеру.

Каким-то непостижимым образом ситхи знали, куда идут, хотя для Саймона все сосны вокруг казались одинаковыми и одно место ничем не отличалось от другого. На застывшем лице командира ситхи двигались только янтарные глаза, но у Саймона ни разу не возникло ощущения, что он что-то ищет; скорее казалось, что он читает утонченный язык местности, так отец Стрэнгъярд оглядывал свои полки.

Лишь однажды, в самом начале пути, командир ситхи выказал какую-то реакцию – когда Кантака спустилась с холма и пошла рядом с Бинабиком, принюхиваясь к его руке и нервно помахивая хвостом. Ситхи приподнял бровь, потом посмотрел на своих спутников, чьи узкие глаза превратились в щелочки. Саймон не заметил, чтобы он сделал какой-то знак, но волчице позволили идти рядом с остальными.