Двумя днями позднее правительство Бэрланда прямо заявило о выходе своей страны из военного союза, а также о том, что начинает экстренные поставки в Дангар продовольствия — в обмен на керосин и сырую нефть из дангарских скважин.
Правительство Анзуресса, островной страны, города которого были когда-то основаны рыбаками и пиратами, заявило о солидарности с Тагр-коссом.
Между тем, келлангийцы не оставляли отчаянных попыток повлиять на ситуацию. Военный перевес был на их стороне, большая часть страны — под их контролем. Генерал Хорбен, всё ещё исполняющий обязанности главнокомандующего, прислал очередной ультиматум, в котором заверял в том же — что простит даже такому правительству все его грехи и прегрешения, лишь бы Тагр-Косс с его войсками — ударной силой во всех войнах последних лет — по-прежнему состоял в военном союзе с Келланги. В противном случае…
Впрочем, судя по просительному тону этого послания, после поражения при Вендимиоке, потери Маллен-Гроска и крахе союза с Бэрландом, Хорбен весьма сильно разочаровался в своем рвении.
По всему Южному Тагр-Коссу рушились фронты и фронтики, одно за другим сыпались сообщения о том, что какие-то из селений или посёлков перешли под влияние нового режима. Отряд Гриоса увеличился до полутора тысяч всадников, отряд Еминежа — до тысячи двухсот. Бывшие враги действовали совместно, соперничая в боевом искусстве с отрядами Вьерда и Донанта, также наводившими ужас на неприятельских солдат, не успевших засесть за спасительные стены Урса и Коугчара.
Чаттарец по имени Гриос, каким мы знали его в самом начале нашего рассказа, в эти дни впервые за много лет чувствовал, что он занимается своим делом. Он воевал, он вёл в атаку сотни таких же как он, ему порой вспоминались и Айхо, и оставленная где-то в горах за Коугчаром семья. Он шёл к ним, зная, что дорога неблизка. Но это была его дорога, он понимал это. Его лицо обветрилось, красноватый весенний загар сделал его бронзовым. Да и сам он казался себе точно вылитым из металла. Он обучал молодых солдат, а те, что поопытнее — обучали его. Он качался в седле, он покуривал трубку с друзьями, он выслушивал донесения и отдавал приказы.
Я на небе или на земле? Всё равно, лишь бы идти, идти нескончаемым маршем, отбросив тревоги, веря в свою победу, быть самим собой…
Ещё через день из Лаггатоу пришла депеша, подтверждавшая распоряжение, согласно которому генерал Хорбен был отстранен от командования келлангийской армией — которую теперь никто не называл армией союзников…
Спустя ещё сутки тагркосские войска прошли маршем более половины пути до Урса и очистили от неприятеля две трети Южного Тагр-Косса. Пленные келлангийцы восстанавливали разрушенные дома и трудились на хозяйственных работах. Большинство из них просто отпускали восвояси — на территорию того же Бэрланда, с представительством которого было заключено соответствующее соглашение. Даурадес верил, что вернувшись домой эти люди порасскажут немало и о том, как их учили воевать тагры, и о том, как с ними обращались в плену, а также о том, что кое-кто из них, согласно желанию, вступил в корпус полковника Еминежа — чтобы по примеру тагркосских драгун совершить в скором будущем рейд до Лаггатоу.
4
Чёрные военные флаги тагров развевались в ветру над Дангаром и Маллен-Гроском, над окрестными поселками, по всем путям и дорогам, ведущим от столицы, где колонна за колонной шли тагркосские войска. Искорки солнца играли на свежевыпавшем снегу. Эскадрон кавалерии на рысях теснил к обочине отряд пехотинцев.
— Ну вы, ковылерия недоеденная!
— Ездуны! Ходить разучились! — ворчали те.
— Пих-хота, от слова "пихать"! — не оставались в долгу кавалеристы. Начальник пехотного подразделения вынул изо рта источавшую кудрявый синеватый дымок трубку:
— А ну, па-адтянуться!.. Бригада, песню!
Вперед пробежали двое барабанщиков. Торопливая дробь прорезала морозный воздух.
— Запевай, запевай, — хриплым голосом поторопил Крабат. — Бригада, песню!
Тишина. Хруп-хруп, хруп-хруп — шагают по снегу усталые ноги.
— Бригада, песню!
Тишина и — только тихая дробь барабанов.
— Бригада, песню!
— А пошёл ты… — слышится из строя.
— Чтоо?!
— Вр-ремя верить, время петь!
Солдат — он и есть солдат. Сегодня он жив, а завтра его поведут умирать. Ещё сегодня ты шагаешь, чувствуя, как в сапогах хлюпает промёрзлая вода, а завтра — а там уже всё…