Тропа Исполинов

Она приподняла одеяло и Тинч увидел, что стало с его ногами. Точнее, самих ног он не увидел — только мягкие лубки, сплетенные из прутьев.

— Сколько дней я так… валяюсь? — спросил он.

Тайра подняла пять пальцев и два. Неделю!

— А как же я… — поперхнулся, покраснев Тинч. Показал в воздухе указательным и средним пальцами — как будто пошёл.

— А так, — и Тайра, улыбаясь, достала откуда-то из-под одеяла бурдючок с широкой глиняной горловиной.

— Как захочешь — вот, теперь сам.

Тинч хотел было сказать что-то, но вместо этого махнул рукой — что уж там! — и потянулся за ложкой. Рагна и Тайра помогли ему приподняться и, подтянув заплетённые в прутья ноги, сесть на постели. С непривычки немного закружилась голова, рядом — близко-близко — мелькнуло лицо Тайры.

Её волосы приятно пахнут чем-то, кажется — ореховым маслом.

— Подкрепись немного, потом позовешь кого-нибудь из нас, — наказала девочка. — Сейчас тебе много есть нельзя, зато можно пить простоквашу. Попробуй, это вкусно!

Спустя три дня с ног сняли лубки, убрали овечью шерсть, размотали пропитанные бальзамом бинты, и Тинч впервые за эти десять дней увидал свои "ходилки" — жёлтые от сходивших кровоподтеков, худые, с повисшими, не подчиняющимися хозяину мышцами. Тайра — или Тайри, как теперь по-дружески называл её Тинч — осторожно, мягкой мочалочкой протёрла и прощупала каждый суставчик, не забыла ни одну, самую малую косточку.

— Пошевели-ка пальцами.

Это можно. Это я привык. И не больно совсем.

— Что-то туго идет. А так попробуй.

Она как-то по-особому захватила его ступню. Теперь было больно. Тинч не выдержал, дёрнулся. Даже очень больно.

— Понятно. Это надо будет размять. Больно? Пускай. Болит — значит заживает… Разминать сам будешь. Не разомнёшь как надо, придется костыли покупать. Понял?

Говорила она с каким-то странным акцентом, не то келлангийским, не то элтэннским. Везет мне на иностранок, усмехнулся Тинч.

— Ты чего это ухмыляешься?

— Да так… Вам заплатили за моё леченье?

— Заплатили сполна, не бойся. Ты у нас даже выгодный… Теперь давай-ка присядем. Вот так. Смотри внимательно.

Она усаживается напротив, на плетёном стульчике, на коленях у нее дощечка, к ней приколот листок бумаги, на котором нарисованы по кругу буквы.

— Положи ладони. Или просто возьмись руками. Так.

Они сидят, прижимаясь колени в колени, и это непривычно для Тинча.

— Теперь смотри точно в центр, на эту большую чёрную точку.

Она глубоко вздыхает, на миг прищуривает глаза, после чего округлым жестом, словно взмахнув крылом, помещает правую ладонь посреди круга. С этого момента её рука превращается в самостоятельное существо. Приподнимаясь на указательном пальце, она с шорохом скользит по шершавой бумаге, перебегая от буковки к буковке.

Тинч понял — из отдельных буковок слагаются слова, из слов — фразы. Тайра, как будто рука принадлежит вовсе не ей, с интересом вглядывается, что сообщит её указательный палец.

— Чего это ты? — наконец, не выдерживает Тинч.

— Вопрошаю духов. Тихо, не мешай.

Палец с прежним упорством порхает от буквы к букве. Временами он останавливается, замирая там, где в круге крупно написано "ДА". В это время губы Тайры слегка шевелятся. Тинч понимает: она задала вопрос.

— Ишь, разговорился! — хмурится она.

В конце концов, Тайра чуть наклоняет голову, словно бы прощаясь с кем-то невидимым и уронив руку с дощечки говорит:

— Всё! На сегодня хватит. Затылок не болит?

— Немного, — признается Тинч. У него и в самом деле слегка болит затылок и кружится голова.

— Это с непривычки. Пройдёт… Главное, они сказали, что кости целы, сухожилия не порваны, мышцы восстанавливаются. Тебя просто придавило… немного. Дней через десять плясать будешь!

— Как дней через десять? А работать?

— Вначале ходить научись, работяга!

Она расхохоталась, чему — непонятно… А глаза у нее — ну и глазища!

Вечером того же дня его навестили друзья с завода. Принесли с собой вещи, которые оставил Тинч — сапоги, стопку изрисованной бумаги, всякую мелочь. Принесли его деньги. Притащили с собой беднягу Клема, у которого горели уши.

— Ты уж прости его, Тинчи. Он всё это время сам не свой ходит. Мы и говорим: ты, дурила, Бога должен благодарить за то, что послал тебе такого друга. Сам покалечился, а товарища спас. Ты, как поздоровеешь совсем, приходи. Какую-никакую, работу подыщем…

Попили чаю на степных травах — мяте и ромашке, похвалили Рагну и Тайру, осведомились, не надо ли чего, степенно разошлись.

— Это кто, твоя девушка? — Тайра держала в руке один из его рисунков.

Тинч пожал плечами, выражая ту мысль, что неплохо бы спросить, прежде чем шарить по чужим вещам. Однако, Тайру это не смутило:

— Ничего, красивая. Девочка со странным именем…

— Откуда ты знаешь?

Тайра скосила глаза.

— Ты в бреду много чего наговорил. Любишь ее, я знаю. А у неё есть другой парень и она, глупышка, конечно, пойдет к другому. Блаженных девушки не любят. Скучновато с вами, блаженненькими… А я, например, люблю, когда мужчина может красиво дать другому в морду…

Тинч пожал плечами — он умел и это. Кабы не ноги…