Тропа Исполинов

— Ну, я… Иногда… находит что-то, ты же знаешь. Скажи-ка лучше… Тебя можно попросить об одной важной вещи?

— Конечно, проси о чем угодно!

— Ты не подогреешь мне супу? А то страсть как есть хочется.

Странная гримаса появилась на её лице. Углы рта опустились книзу, но… — и Тинч готов был поклясться в этом, — то была улыбка!

— Что ж. Как любил говорить мой папаша, — молвила она, хохотнув, — "голодный зверь — здоровый зверь"…

— А ты всё-таки сволочь, — прибавила она, едва сдерживаясь, чтобы не расплыться в улыбке до ушей. — Большая-пребольшая сволочь. Ах, давай я тебя расцелую!..

Тем же вечером Тинчу впервые устроили ванну.

— Расцарапаю тебя всего! — твердила Тайра, с удовольствием массируя ему спину щипками пальцев и длинными заостренными ногтями.

2

За слюдяными окнами падал снег. В доме с утра было тепло и тихо. Тайра прибиралась по дому и заглянула в комнатку, где всё спал после ночной работы Тинч.

На столе у его постели рядами выстроились свежевыкрашенные фигурки. Здесь были солдатики в чёрных, синих, темно-зелёных мундирах, в панцырях и кольчугах, в киверах, шлемах и фесках, с барабанами и знаменами, пушками и винтовками, со щитами, мечами и копьями, пешие и конные. Их были сотни.

Тинч завершал работу над армией Бэрланда. Лаковые, ярко-красные как кровь мазки ложились на белую глину.

Вечером Тайра, довольная, что может хоть чем-то обрадовать его, вбежала в комнату, неся в протянутой руке треугольный армейский конверт:

— Ну-ка, ну-ка, вставай и пляши! Забежала, как ты просил, на почту, а там — лежит…

Тинч едва не испортил очередную фигурку. Он нехотя отложил кисть и, вместо того, чтобы, как предполагала Тайра, сразу же броситься за письмом, пробурчал:

— Вспомнил-таки… ладно. Давай сюда.

И — пока читал то, что было написано ровным, твердым отцовским почерком на сложенном вдвойне листе бумаги, сохранял каменное молчание. Наконец, небрежно подсунув письмо куда-то под листки с эскизами, проронил сквозь зубы:

— Как всегда. Всё вокруг да около. Я же его совсем не о том просил…

Нашарив кисть, как ни в чём ни бывало, продолжил за работу. Почувствовав недоумевающий взгляд девочки, решил объясниться:

— Я в своём письме спрашивал, когда он, в конце концов, собирается возвращаться домой. Три года — не три дня. И сообщил, что буду ждать вестей о возвращении его полка. И назначил место встречи — в самом центре соборной площади, что в Коугчаре.

— А почему не дома?

— Кто его знает, будет ли стоять к тому времени дом… Считай, что я тоже, вроде тебя, этот самый… ясновидящий.

— Но, если он сейчас в действующей армии, его могут не отпустить.

— Как уходить украдкой — это он умеет. Пусть найдет какую угодно возможность вернуться. Я отпишу письмо, завтра отнесешь на почту…

— Ты какой-то странный. Другой бы порадовался…

Вот и порадовался, грустно усмехнулся Тинч. Как мы там в школе проходили?

"Вот проснулися поутру наши солдатики, скоренько оделися, умылися и дружненько построилися. Глядь: а мимо сам господин генералик идет!!! Ой, как обрадовалися наши солдатики, по команде "смирно" встали и ну любимого командира приветствовать! Доволен остался генерал строем и выправкой солдатиков, и честь им отдаёт. Что же мне, думает, с такими молодцами делать? Подумали они вместе, подумали, да и решили идти на войну… Дружно затянули боевую походную песенку…"

— Ненавижу это, — неожиданно, вслух ответил он. — Ненавижу войну. И отца своего — ненавижу!..

Тайра присела рядом, обняла за плечи, посмотрела глубоко:

— Что это ты вдруг. Нельзя, не надо так. Отец… он и есть отец. Может, мне поколдовать, чтобы он быстрей вернулся? Я умею.

Тинч вспомнил то, что слыхал от старухи, прикусил язык. Действительно, что за дурака он тут валяет.

На отдельной подставке разместились фигурки иного рода. Тайра разглядывала каждую по отдельности, после чего осторожно ставила на прежнее место.

Тинч говорил, что это — персонажи его грёз. Вот это отшельник" таргрек" в чёрном плаще с капюшоном. Вот это — мальчишка в долгополой отцовской куртке и с книгой, прижатой к груди. Вот — старушка-знахарка с пучком лекарственной травы в руках. А вот это — это, может быть, она…

А ещё, во множестве — горожане и рыбаки, солдаты и матросы, тагры, чаттарцы, элтэннцы, анзурессцы, келлангийцы, бэрландцы… Застывшие с сетью рыбака, гарпуном морского охотника, мастерком каменщика или кнутом табунщика, киркой горнорабочего и ружьём солдата. Матери с младенцами на руках, играющие дети, путешественники, бродячие актёры, заводские рабочие, крестьяне за плугом, священники, короли, шуты и маги…

Трудись, о мастер, разминай комки,Меси свою податливую глину,Пусть две твоих неистовых рукиСлепую плоть пронзят до сердцевины.Пожар ладоней, пальцев нагота…Ты разрушаешь, чтоб построить сноваСвой мир, где так не вечна красота,Но вечно вдохновение живого…