Тропами Яношика

Проводник молча кивнул: идемте, мол, вперед. Прошли метров сто и остановились в густом ельнике. И тогда Шагат, вынув из-за пояса топорик, стукнул по стволу елочки.

Вскоре хлопнула дверь в доме мельника. Послышалось беззаботное девичье пение.

Марне ма волашМам я в ноци страж,Бойна не ни моя мила,Бойна не… чардаш.

Сенько знал эту песенку и улыбнулся неожиданному концу, придуманному, видимо, самой певуньей. У девушки война отняла любимый танец — чардаш, о чем она и пела. Этими мыслями он поделился с русскими товарищами.

Шагат вместе с Наташей Сохань пошел навстречу певунье.

Скоро партизаны увидели девушку лет восемнадцати в синем спортивном костюме. Маленькая, как подросток. Из-под небесно-голубого вязаного берета выбиваются желтые, как свежая сосновая стружка, густые кудряшки.

— Маричка! — окликнул ее Шагат.

— Яно? — тихо спросила девушка и синими глазами сверкнула на медсестру. — О-о!

Наташа приветливо кивнула ей. А та заторопилась, когда подошли остальные партизаны:

— Идите, гардисты ушли. Они сделали обыск — боялись, что где-то прячутся партизаны… Заказали большой обед, потом примчался весь запаренный мотоциклист и доложил: по соседству партизаны перебили всех жандармов. Так они уехали, даже не выпив по рюмке сливовички. Хорошо, вы подоспели! Обед не пропадет. Спускайтесь, а я буду смотреть на дорогу.

— Чтобы вам не было скучно, мы оставим с вами самого красивого парня! — весело сказал девушке Зайцев и направил к ней Вацлава Сенько.

Лишь после этого партизаны пошли за Шагатом к дому мельника.

Только спустились во двор, как вышел хозяин, маленький, смуглый, с густыми пепельными бровями. Он сильно хромал — вместо правой ноги у него была деревяшка, в колене обмотанная тряпьем, — но ходил очень быстро.

— Ондро Крчмаж, друг юности бачи Лонгавера, — представил мельника Шагат-старший.

Постукивая деревяшкой, хозяин быстро повел гостей в дом. А Шагат поднялся на пригорок. Он так и не вернулся потом в дом, даже ужинал под деревом. Видимо, охрану отряда полностью доверял только самому себе.

— Солнце заходит. Гардисты уже не приедут, особенно после того, что произошло в Модре Гори, — сказал мельник, открывая дверь и приглашая партизан следовать за ним. — Можно пообедать и отдохнуть.

— Ну, а если другие явятся? — настороженно спросил Ржецкий.

— За час раньше будем знать. У нас березка — сосенке, сосенка — елочке передают новости. И сразу знает весь лес.

Егоров пропустил своих товарищей вперед, а сам шепнул Шагату-младшему:

— Очень уж все у него предусмотрено…

— Не бойся, командир, — ответил сын проводника и гордо добавил: — У нас весь народ предусмотрителен.

В доме еще пахло серой. Хозяйка, худая и тонкая, как девочка, женщина в синем платье и черном из искусственного шелка передничке уже разливала в тарелки вкусно пахнущий суп. Она приветливо поздоровалась, предложила снимать рюкзаки, а сама все хлопотала, бегала от печки к столу. Остановилась, лишь когда гости принялись за еду. И то, постояв минутку, вдруг спохватилась, о чем-то тихо спросила мужа и скрылась в другой комнате. Вышла оттуда со свертком старой одежды.

А хозяин тем временем спросил, у кого носки порвались, кому надо сменить портянки.

— Труднее узнать, у кого целые, — усмехнулся Березин. — Видно, хозяин был солдатом, раз вспомнил о портянках.

Тот пощелкал пальцем по своей деревяшке:

— Габсбургам Россию «завоевывал»… — посмотрел на Егорова и коротко рассказал о своих мытарствах в составе чехословацкого корпуса, о расправе деникинцев над теми, кто отказался воевать против советской России. — Саблей деникинец отхватил мне ногу… — Он глянул на жену и закончил со вздохом: — Если бы не Наташа, лежал бы сейчас в сибирской земле. Она спасла меня, а потом с родиной ради меня рассталась.

— Так вы… русская? — вырвалось у Егорова.

Хозяйка подошла и, молча положив руки на его плечи, заплакала.

— Вот так второй год обнимает только русских, а меня совсем забыла, — пошутил хозяин. — Когда в прошлом году зашел первый русский пленный, думал, что с ним убежит назад в советскую Россию…

— Он все шутит, — вытирая слезы и уже улыбаясь, промолвила хозяйка. — А мне бы хоть раз пройтись по тропинке вдоль Иртыша, где на высокой голе… Нет, нет, — поправилась она тут же, — на высокой круче стоял наш дом.

После обеда партизаны сразу же начали собираться. Но хозяин остановил их.

— Думаю, что теперь самое время предложить вам свою помощь, — обратился он к Егорову.

— Да нам больше ничего не надо, мы благодарны вам бесконечно! — возразил тот.

— Товарищи, я знаю, что идти вам некуда, — убежденно проговорил мельник.

— Почему? — удивился Ржецкий. — Нам сказали, что вы проведете нас в старую горарню.