Тропы вечных тем: проза поэта

— Вольность — производное от воли. Вольность, вольница… Конечно, воля. Русская эпическая формула «чистое поле», «в широком чистом поле» — это русский космос. Там всё происходит, там и пишут, там и воюют, и избы строят. И, конечно, «отпущу свою душу на волю» — это эпиграф ко всему, что я написал и напишу. И всё, что противно этому чистому полю — экологический кризис, обезображивающий природу, — противно и моей душе, её ранит. Пессимистом или оптимистом меня в равной степени трудно назвать, но в тупик уныния я никогда не попадал. Чистое, широкое поле — дышать ещё можно. Будь это даже комната о четырёх стенах. Написал же, сидя в тюрьме, Сервантес своего «Дон-Кихота», путешествовал, благодаря воображению, по огромным просторам… Так что вы понимаете, что я имею в виду…

1995

ИЗДАТЬ НЕЛЬЗЯ УТИЛИЗИРОВАТЬ

(Беседу вела Е. Алексперова, «Литературная Россия»)

Когда мы обратились к Юрию Кузнецову с просьбой дать нам интервью, известный поэт ответил, что не считает интервью «нормальным способом общения», поскольку в таких вопросах-ответах «теряется вся острота высказываний». И тем не менее беседа состоялась.

— Юрий Поликарпович, сегодня многие говорят о том, что пора бы пересмотреть отношение к литературе вообще и к классической, традиционной в частности. Как то: причислить к «серьёзным» произведениям фантастику, детективы, боевики и всё прочее, что называется сегодня «бестселлер». Как вы считаете, это оправданно?

— Ничуть не оправданно. Что было чтивом, то чтивом и осталось. Относиться к нему можно по-разному. Для кого-то это самая «серьёзная» литература, прочитанная в жизни. Но, честно говоря, это как-то не по-русски. Русский человек всегда бережно относился к книге. За произведениями наших классиков стояли очереди, в каждом доме считалось необходимым иметь библиотеку классической литературы, и зарубежной в том числе. Покупали на будущее, для детей. А сейчас что? Скоро книги станут в наших домах такой же редкостью, как в Америке.

— Но, говорят, это рыночные отношения. Пожалуйста, покупайте Пушкина. Так он, значит, не пользуется спросом. А детективы, и особенно боевики, расходятся большими тиражами. Может, рынок перенасытился уже классикой, люди хотят чего полегче?

— Конечно, легче жить, не забивая себе голову десятью заповедями. Какие уж тут рассуждения о преступлении и наказании. Пиф-паф… и нет человека. В этих боевиках всё дозволено. Хочешь — убий, хочешь — прелюбодействуй, согрешай и взглядом, и помыслом. Если уж рассматривать эти «творения» с моральной точки зрения, то дело не в нарушении заповедей. У каждого автора есть небезгрешные герои, но речь о другом: эти боевики с тупыми крутыми дядями ещё и оправдывают полностью такой лихой образ жизни. Так что те, кто жаждет признания этих «произведений» литературой, либо преследуют коммерческие цели, либо, если это сами «литераторы», крайне посредственные, необразованные, вообще далёкие от понимания самого слова «литература».

— В чём вы видите задачу литературы сегодня? Или она вымирает и нет у неё никаких задач?

— Задач-то хоть отбавляй. Пожалуйста — защита русского языка. На каком из произведений последнего десятилетия воспитывать детей? Ни на каком. Самим читать страшно. Перед телевизором мало зажмуриться — надо уши затыкать. Газеты не только перестали быть носителями «незасоренного» языка, но некоторые уже смело можно назвать «непечатным» органом массовой информации.

— Ну, с газетами всё более-менее ясно, а телевизор-то чем не угодил? Вроде с ошибками дикторов снова стали бороться.