Тропы вечных тем: проза поэта

А утром, еле продрав глаза, не умывшись, впрочем, воды нет! — я сразу кинулся по сторонам в лимонно-апельсинно-кокосовую рощу. Лимоны были зелёные, но я глотал, не пережёвывая, и сразу набил оскомину, но мне было не до того. Я увидел три кокосовые пальмы. Ты меня знаешь, чтоб я да не полез на кокосовую пальму! Это же мечта детства! Представь: пальмовые ветви шумят, как жестяные! Два раза я срывался с гладкого ствола, но на третий раз долез до верхушки, где начинались огромные ветви и свисало несколько кокосов. Кокосы были зелёные, только сок, и он был кислый на вкус. Итак, представь: я держу в руке, к примеру, ананас за зелёный, наподобье свеклы, загривок и лениво покачиваюсь в качалке, заложив одну ногу за другую в клетчатом носке, а в густой синеве вверху, как большие взрывы, плывут тропические изломанные облака. И пальмы, пальмы на жёлтом закате.

В ночь с 26 на 27-ое октября, когда американские корабли подходили вплотную к Кубе, готовые расстреливать её в упор, а бомбовозы висели в воздухе, я дежурил на коммутаторе. Разумеется, я был в курсе всех дел: ведь телефонист. Меж колен у меня стоял карабин, я лихорадочно облизывал пересохшие губы. Мальчики, щёлкая затворами, вгоняли патрон в патронник. До войны оставалось расстояние вытянутой руки, а до родины 12 000 километров по птичьему полёту.

Говорят, в последний момент немецкая контрразведка донесла американцам, что на Кубе большое сосредоточение советских войск, а главное ракеты типа «Земля — Земля». Что верно, то верно. Наших ракет было на Кубе набито битком. В общем, война не состоялась. В противном случае никогда бы мне тебе не писать письма. А в Соединённых Штатах поднялась настоящая паника. Американцы, жившие на юге, стали спешно переселяться на север: испугались наших ракет. Из Гуантанамо — военно-морской американской базы на Кубе — эвакуировали в Америку семьи офицеров.

На начало ноября на самой Кубе ожидался всеобщий контрреволюционный мятеж. Но его, к моему сожалению, не было. Но на нас на аэродроме на посты налетали. Били, гады, пулями «дум-дум». Это было славное время. Ох, и ревели же «Миги-21» над этим клочком двадцатого века! Они покорили жителей Камагуэя с первого захода.

Помню, перезали телефонный кабель, соединявший наш дивизион с городом. Было под вечер. Мы поехали на газике. Да вот…

(стихи)

Сейчас с конца февраля идёт дембель ребят призыва 1959. В мае, наверно, уедем и мы. Вот я и попросил одного дембеля бросить это письмо в России, а то цензура!

Раньше я пил нечто дичайшее — Алколин, 95°. Стоит 50 сентаво бутылка, значит наших 45 коп. От него на 12 000 километров разит одеколоном. Кубинцы его используют преимущественно для растирания ног, мозолей, лица, и от комаров. Комаров здесь тьма. Говорят, за время своего пребывания, русские выпили трёх-четрёх годовой запас Алколина. Алколин привозят из города наши ребята шофёры; работники пищеблока, ездящие за продуктами на городские склады; самовольщики; а иногда ребята поручают покупку алколина кубинцам.

В связи с этим была одна хохма: ребята поймали одного кубинца и посредством мимики, жестов и коверканья русских слов, стали объяснять ему, чтобы он принёс им выпить. Для убедительности притащили даже пустую бутылку из-под Алколина, тыча пальцем в этикетку и щёлкая себя щелчком под горло. Кубинец понимающе затряс головой: Си, си! (что означает: да, да!). Он взял у ребят деньги (солдатам выдавали по 4 песо 40 сентаво). На следующий день кубинец принёс четыре бутылки какой-то женской мази для ног или для лица, и две пачки сигарет (папирос здесь нет: только сигары и сигареты). Ребята попробовали эту мазь на палец, понюхали, кто-то даже лизнул языком, и выбросили вон.

Потом мы с одним парнем пошли в самоволку в город. Мы знали: в Камагуэе ходит русский патруль (под городом стояла не только одна наша часть). Ох, и натерпелись мы страху, бродя по городу в поисках проституток. Надо сказать, Камагуэй славится как скопище самой застарелой контры и самых дешёвых проституток. Но сейчас проституток запретили и они вздорожали. Проституткой я до сих пор ещё не обладал, но на то были свои причины.

Уже отсидел десять суток на «губе»: Вышло глупо, ах как глупо и посредственно! Тем более,

<далее листа нет>

1964

* * *

20 мая 1964 г.

Счастливые люди не ведут дневников точно так же, как влюблённые, по Грибоедову, часов не наблюдают. Для них жизнь проходит, как одно отклонение, как один вдох, как один миг. Дневники ведут люди с философской точки зрения несчастливые. Дневник — прежде всего разговор вслух с самим собой, поверка себя, своих чувств и мыслей. Я не научил себя труду брать каждый день ручку и открывать чистый лист. Впрочем, в армии это не всегда удаётся сделать. Это оправдание. Как я терпеть не могу оправданий!

А настроение, настроение-то какое паршивое! Бездарное, как хандра. Надо что-то писать, чтобы разогнать эту муть. Мысли преследуют меня. Мысли — как бурная реакция калейдоскопа.