Тропы вечных тем: проза поэта

Есть люди <которые> живут в полусне — это состояние интеллектуальной неполноценности; или во сне — это состояние счастья — абсолютная неполноценность, интеллектуальное состояние дурака. А вот армейская хандра мучительна, как бессонница. Мои однополчане философски говорят: «Только дембель нас спасёт!» Да, демобилизация неизбежна, как могила. Жду, жду, жду желанного дня, но одновременно боюсь новой жизни и встречи со старыми друзьями. Боюсь будущего, потому что всё придётся начинать сначала, а я до сих пор не знаю, на что я способен. А вдруг я перегорел? Эти сомнения — тени моей внутренней жизни. Они падают и на стихи, которые пишу. Но пишу мало, почти совсем не пишу, и ненавижу себя за это. Виною конечно — паршивые армейские настроения. Я чувствую, что-то во мне изменилось в сторону романа, прозы, опыта. Поэзии, как детству, грубеть нельзя. А я огрубел. Только не знаю, хорошо это или плохо. Успокаивает одно — то, что не очерствел. Ещё появилась объективность. Уметь обобщать может только человек с большим чувством объективности — писатель. Я могу обобщать — я заметил за собой такую удивительную способность. Обобщения часто приводят к неожиданным результатам. А как это интересно! Но, говорят, обобщает только идиот. И в этом (и особенно!) нужно знать меру. Мерой здесь является объективность.

Сегодня я заступил дневальным по роте. Стою в первую смену с 18.00 до 2.00 ночи. Потом с 8 до 14 часов. Вот и всё. Мою волосатой от размокания шваброй душевую, ленинскую комнату и ротный коридор, а если заставят — вычищаю большой мусорный ящик возле туалета, от которого традиционно несёт крепкой вонью. Сижу возле тумбочки, на которой стоит коробка ТАИ-43. У телефона по-щенячьи здоровый звонок. К телефону подходит из окна кабель, и телефон кажется, как на привязи. Но говорит человеческим голосом. Удивительные детские мысли лезут в голову: телефон — собакочеловек. Я телефонный механик, могу с закрытыми глазами разобрать собакочеловека на части и собрать снова. А как это сделать с миром?

* * *

23 мая 1964

Вчера вечером заступил в караул. Охрана штаба, три печати, под наблюдением редакция «Информационного бюллетеня». Ночь, как вакуум, втягивала в себя различные шумы. Луна огромна и неровна наподобие следа от калоши. В гигантской тени пальмы, где я стоял, тоненькими струйками, как вскипающие чайники, гнусили комары. Чертовски тянуло спать. Но я вздрагивал: иногда невпопад с шумом морской волны падали с королевских пальм чудовищные отсохшие листы, или сухо раздавался сильный треск сучка, как будто ночь передёргивала затвором! Стекляшно блестела роса на траве. А мне хотелось спать. Спать, спать! Больше всего на свете социализму хочется спать. Он ещё ни разу не спал с 1917 года. Эх, отоспаться!

Одно из вопиющих противоречий нашей эпохи — армия. Армии — это унижение современного человечества. А много ещё унижений и оскорблений?

В карауле снились интеллектуальные сны. Мой мозг был возбуждён, а это, говорят, нездорово. Но здорово спит только медведь. Во сне я думаю и притом совершенно самостоятельно. Если верить изречению Декарта, то я существую и во сне. Сон та же жизнь.

Но часто мне снятся другие сны. Мне снится самум любви. Я мучусь и просыпаюсь в крупном поту. Я верю в любовь, а не в сны. Но только во сне, а не в жизни, я встречал своих женщин. Я спал на жёстких, как нокдаун, досках, на кулаке, который вдавливался мне в висок. И будили меня жестоко — по уставу. Я с треском вставлял тяжёлый рожок в магазин автомата и шёл с разводящим на пост. Наши шаги гулко работали в ночной тишине. Они были равномерны, как пульс. Пульс эпохи!

Тропические рассветы самые яростные. Они похожи на чудовищный взрыв, на извержение вулкана. Бешеные, дикие крики красок. Вся земля быстро полнится прозрачностью и мелкозернистым светом, как будто ширится большая, великолепная улыбка мира, который проснулся. Такие рассветы бывают только в тропиках.

Ещё примечательны облака. Неистовые кричащие экстравагантные облака. Абстрактное искусство облаков. Они нескромны, как тропики. Могучи, экспрессивны, архитектурно сложны и грубы, как эпоха палеолита. Облака всегда были больше, чем облака. Для меня.

* * *

30 мая 1964

Бешусь, скрежещу зубами. Я хочу женщины, друзей, стихов, музыки и хорошего мыла! Пронзительная, ясная, белого каления тоска. В душе я обуглился и стал чёрным. К чёрту иронию! Она сентиментальна до жестокости. К чёрту стихи! Они манерны до кокетства. К чёрту философию! Только мысли делают человека несчастливым. Больно, потрясающе больно, как будто с меня медленно сдирают кожу. Неужели это вправду — я поэт — человек без кожи?

* * *

31 мая 1964