Автобиографическое эссе было подготовлено Кузнецовым в качестве предисловия от автора к книге избранных стихотворений и поэм и имело два варианта, каждый из которых носил заглавие «Рождённый в феврале под Водолеем» — первый к сборнику 1978 года: Кузнецов Ю. П. Стихи. — М.: Советская Россия, 1978
, второй — к сборнику 1990 года: Кузнецов Ю. П. Избранное: Стихотворения и поэмы. — М.: Художественная литература, 1990. Первая часть обеих статей почти полностью дублируется, а вот заключительная часть для книги 1990 года была полностью переписана. Исходя из этого, при публикации в настоящем собрании прозы Ю. Кузнецова было решено условно разделить статью на две пронумерованные части, при этом первая часть даётся по более поздней редакции 1990 года (написана не позднее 1989), а вторая часть приводится в двух, дополняющих друг друга, вариантах: сначала идёт более поздний вариантСамо заглавие «Рождённый в феврале под Водолеем» взято из стихотворения «Водолей» (1970):
Что касается первой, повторяющейся в двух вариантах, части статьи, то она всё же в этих двух вариантах несколько различается. Ниже приводим ранний вариант (
«Предваряя книгу избранных стихотворений словом к читателю, хочу остановить внимание на тех событиях и фактах своей начальной биографии, которые сыграли роль поворотных в моей судьбе и стали темами многих стихов. К ним я буду возвращаться, видимо, ещё не раз.
Моя биография началась, можно сказать, ещё до моего рождения, — когда мои родители впервые увидели друг друга. Всё, что происходило с ними, отразилось и на мне: предвоенная, напряжённая жизнь отца, кадрового офицера, тревога беременной матери, под давлением обстоятельств почти решившейся на отчаянный шаг.
Но я родился, вопреки всему, в феврале 1941 года, на Кубани. О том и написались стихи „Рождённый в феврале, под Водолеем…“. Правда, я позднее узнал, что „под Водолеем“… И „взял от жизни сполна“: и войну, и любовь, и революцию — два года провёл на Кубе, захватив так называемый „карибский кризис“.В первые же дни войны отец ушёл на фронт, а мы переехали на его родину, в село Александровское на Ставрополье. Осенью 1942 года мы очутились по ту сторону фронта, а отец по другую — в районе Моздока. По рассказам матери я ясно
представляю такую картину. При наступлении наших войск в серые январские дни над Александровским висел орудийный гул. И вдруг он смолк. К нашим воротам, сбитым из глухих досок, подъехал „виллис“, — ветровое стекло перерезано свежей пулемётной очередью. Звякнуло кольцо калитки, и мать обомлела: перед ней стоял мой отец.