Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Короче, мне сказали правду. Когда мне исполнился двадцать один год. Не могли не сказать, потому что, во-первых, я стала совершеннолетней и вступила в права наследования. А во-вторых, было письмо, которое перед смертью оставила мне мама.

Лицо ее сразу смягчилось. Полыхавшие как горящие угли глаза потемнели, затуманились, потом стали влажными.

— Вот тогда я и узнала правду, — продолжала она. — О том, что мою мать обвинили в убийстве. Это было… ужасно. — Она помолчала. — Есть еще одно обстоятельство, о котором я должна вам сказать. Я собиралась выйти замуж. Но нам сказали, что мы должны подождать, пока мне не исполнится двадцать один год. Когда мне рассказали про маму, я поняла почему.

Пуаро встрепенулся.

— А какова была реакция вашего жениха? — спросил он.

— Джона? Да никакой. Он сказал, что ему все равно, что мы — это мы, Джон и Карла, и прошлое нас не касается. — Она подалась вперед. — Мы до сих пор только помолвлены. Но это не так важно. Гораздо важнее другое. И для меня, и для Джона тоже… Нас тревожит не прошлое, а будущее. — Она стиснула кулаки. — Мы хотим иметь детей. И он, и я. Но мы не хотим, чтобы наши дети росли в страхе.

— Помилуйте, у любого человека могут отыскаться в роду убийцы и насильники. Разве вам не приходило это в голову? — спросил Пуаро.

— Да, конечно. Но поймите. Ведь обычно человек ничего не знает об их существовании. А мы знаем. Причем речь идет не о каких-то дальних родственниках, а о моей матери. Так вот, порой Джон так на меня смотрит… Взгляд этот длится всего долю секунды, но мне и этого достаточно. Ну и представьте: мы поженимся и вдруг из-за чего-то поссоримся, и я снова увижу, как он на меня смотрит, смотрит и думает…

— Как погиб ваш отец? — перебил ее Эркюль Пуаро.

— Его отравили, — четко, без малейших колебаний ответила Карла.

— Понятно, — отозвался Пуаро.

Наступило молчание.

— Слава богу, вы поняли, почему это так важно, — деловито констатировала посетительница. — И не пытаетесь меня успокоить, не утешаете.

— Я хорошо понимаю ваши чувства, — отозвался Пуаро. — Не понимаю только, зачем я-то вам понадобился?

— Я хочу выйти замуж за Джона, — сказала Карла Демаршам. — И обязательно выйду! И рожу ему двух девочек и двух мальчиков, это самое меньшее. А вы должны сделать так, чтобы мои мечты осуществились.

— То есть… вы что же, хотите, чтобы я поговорил с вашим женихом? О нет, давайте сделаем вид, что я не говорил этой глупости! Вы имеете в виду нечто совсем иное. Ну-ка, выкладывайте, что вы такое хотите, чтобы я сделал!

— Послушайте, мосье Пуаро, только поймите меня правильно, я прошу вас расследовать то убийство.

— Расследовать?

— Да, именно. Ведь убийство все равно остается убийством, независимо от того, произошло ли оно вчера или шестнадцать лет назад.

— Но, моя дорогая юная леди…

— Подождите, мосье Пуаро. Вы не дослушали меня до конца. Имеется еще одно важное обстоятельство.

— Какое?

— Моя мать была невиновна, — сказала Карла Лемаршан.

Эркюль Пуаро нервно потер нос.

— Я, разумеется, понимаю, что… — забормотал он.

— Нет, так думаю не только я. Вот то письмо. Которое она написала перед смертью. Которое должны были отдать мне в день совершеннолетия. Она написала его только для меня — чтобы у меня не было никаких сомнений. Об этом она и пишет — что не убивала отца, что она невиновна и что я должна ей верить.

Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на полное решимости молодое красивое лицо, на серьезные серые глаза.

— Tout de тёше…[90]

— медленно начал он.

— Нет, мама не была такой! — улыбнулась Карла. — Вы ведь подумали, что это была ложь, ложь во спасение? — Она опять подалась вперед. — Но, мосье Пуаро, есть вещи, в которых дети неплохо разбираются. Я помню свою мать — конечно, это всего лишь разрозненные воспоминания, но я хорошо помню, что она никогда не лгала, даже из самых добрых побуждений. Если мне предстояло перетерпеть боль, она так и говорила, что будет больно. Ну, например, у зубного врача или когда надо было вытащить занозу из пальца. Так уж она была устроена — не умела лгать. Насколько мне помнится, особой привязанности к ней я не испытывала, но я ей верила. И до сих пор верю! Она не из тех людей, кто на краю могилы решился бы солгать.

Медленно, почти нехотя, Эркюль Пуаро наклонил голову в знак согласия.

— Вот почему я чувствую, что имею моральное право выйти замуж за Джона, — продолжала Карла. — Я абсолютно уверена, что она невиновна. Но он — он не уверен.

Ему кажется, что мне, естественно, просто хочется считать свою мать невиновной. Надо развеять все сомнения, мосье Пуаро. И сделать это можете только вы!

— Допустим, что вы правы, мадемуазель, что ваша мать невиновна, — задумчиво пробормотал Эркюль Пуаро, — но ведь прошло шестнадцать лет!

— Я понимаю, что это будет очень нелегко, — откликнулась Карла Лемаршан. — Но, кроме вас, это никому не под силу!

Глаза Эркюля Пуаро чуть блеснули.

— Не кажется ли вам, что вы мне льстите?