Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Раз в неделю здесь бывал базарный день, и тогда на улицах города вы вполне могли наткнуться на стадо коров. Дважды в год здесь происходили скачки местного значения, в которых не участвовало ни одной сколько-нибудь известной лошади. Была также прелестная Главная улица, застроенная величавыми, отстоящими чуть вглубь домами, которые выглядели несколько нелепо со своими заполненными пучками овощей и пирамидками из фруктов витринами в нижних этажах. Был далеко растянувшийся вдоль улицы магазин тканей, огромная скобяная лавка, претенциозное здание почты и несколько лавчонок абсолютно непонятного назначения: две конкурирующие мясные лавки и магазин самообслуживания. Был врач. Была адвокатская контора «Голбрейт, Голбрейт и Симмингтон». Была прекрасная и неожиданно большая церковь, построенная еще в 1420 году, в которой сохранились даже остатки стен саксонского периода[51]. Была новая уродливого вида школа и два паба.

Таков был Лимсток, и, следуя примеру Эмили Бартон, все мало-мальски известные горожане пожаловали к нам с визитом, после чего Джоанна, купив пару перчаток и надев старый, уже разжалованный ею бархатный берет, в свою очередь отправилась с ответными визитами.

Нам все это было внове и очень нас развлекало. Мы ведь поселились здесь временно. Это была некая интерлюдия — выполняя предписания моего врача, я приготовился вникать в житье-бытье своих соседей.

Словом, мы с Джоанной веселились вовсю.

Я помнил, что Маркус Кент посоветовал мне в полной мере насладиться местными сплетнями. Но я не мог даже подозревать, что они будут представлены столь невероятным образом.

Не странно ли, что и то злополучное письмо было воспринято всего лишь как повод для веселья и позабавило нас даже больше сельских причуд?

Помню, что оно пришло утром, к завтраку. Я сперва повертел его в руках, как мы обычно делаем, когда время течет медленно и когда каждая мелочь превращается в настоящее событие.

Письмо было явно местное, адрес напечатан на машинке.

Я вскрыл его раньше двух других, с лондонскими штемпелями, потому что в одном из них наверняка был счет, а на втором я узнал почерк одного из своих надоедливых родственников.

Текст письма был выклеен на листе бумаги из букв и слов, вырезанных из какой-то газеты. Я долго вчитывался в накромсанные слова, не понимая, о чем оно. А поняв, невольно ахнул.

Джоанна, хмуро разглядывавшая какие-то счета, подняла голову.

— Что такое? — спросила она. — Что-то случилось?

В письме, в самых грубых выражениях утверждалось, что Джоанна вовсе мне не сестра, а любовница.

— Анонимка, причем гнуснейшая.

Я долго не мог прийти в себя. Уж очень это не вязалось с Лимстоком, с этим тихим, безмятежным омутом.

Джоанна сразу обнаружила живой интерес.

— Ну да? Что же там сказано?

В романах, помнится, гнусные анонимные письма никогда (если удается) не показывают женщинам. Считается, что их тонкую натуру следует всячески ограждать от потрясений, какие может вызвать подобное послание.

Но я должен с сожалением признаться, что мне и в голову не пришло утаивать письмо от Джоанны. Я тут же протянул ей листок.

Она вполне оправдала мои надежды и не проявила никаких эмоций. Письмо ее скорее позабавило.

— Фу, гадость! Я вообще-то много чего слышала об анонимных письмах, но впрямую сталкиваюсь впервые. Они всегда такие?

— Не знаю, — ответил я. — Я тоже раньше с этим не сталкивался.

Джоанна захихикала.

— А ведь ты был прав насчет моего макияжа, Джерри. Здесь, видимо, думают, что я девица легкого поведения, раз пользуюсь косметикой.

— Если к тому же учесть, что наш отец был высоким сухощавым брюнетом, — добавил я, — а мать миниатюрной голубоглазой блондинкой и что я вылитый отец, а ты точная копия мамы.

Джоанна задумчиво кивнула.

— Да, мы действительно не похожи. Никто не подумает, что мы брат и сестра.

— Вот кто-то и не подумал… — сказал я с чувством.

Джоанна нашла все это очень забавным. Брезгливо держа письмо двумя пальцами, она спросила, что нам с ним делать дальше.

— По-моему, полагается бросить его в огонь, и непременно с воплем отвращения, — вспомнил я и тут же, взяв у нее письмо, сделал все, что полагалось. Джоанна наградила меня аплодисментами.

— У тебя очень натурально получилось, — сказала она. — Можешь податься в актеры. Хорошо еще, что не перевелись камины, правда?

— Мусорная корзина была бы менее эффектна, — согласился я. — Конечно, я мог бы поджечь его и проследить, как оно будет гореть.

— Когда что-нибудь хочешь сжечь, оно обычно не желает загораться, — сказала Джоанна. — Тебе пришлось бы извести уйму спичек.

Она встала и подошла к окну.

— Кто же мог такое написать? — спросила она, внезапно обернувшись.

— Это мы, пожалуй, никогда не узнаем, — сказал я.

— Да, наверное.

Она помолчала, потом добавила:

— А ведь если хорошенько подумать, забавного тут мало. Знаешь, мне почему-то казалось, что мы понравились здешним жителям.

— Так оно и есть, — успокоил ее я. — А это написал какой-нибудь помешанный, который, скорее всего, вообще не местный житель.

— Да, скорее всего. Фу, какая мерзость!