Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

В то утро она показалась мне более похожей на лошадь, чем на человеческое существо. И действительно, она была бы очень милой лошадкой, если бы ее немного почистили скребницей.

Она заговорила, как всегда, без пауз, не успевая даже перевести дух:

— Я только что была на ферме, ну, вы знаете, у Лешера, хотела достать утиных яиц. Какие там хорошенькие поросята! Прелесть! Вам нравятся поросята? Мне — да. Даже их запах.

— Если их держат в чистоте, они не пахнут.

— Разве? Здесь пахнут. А вы идете в город? Я смотрю, вы один, вот и решила пойти с вами, только очень уж сильно притормозила.

— Ты порвала чулок, — сказал я.

Меган печально посмотрела на свою правую ногу.

— Действительно. Ну и ладно, там уже было две дырки…

— Чего ж ты не заштопаешь? Ты что, вообще никогда не штопаешь?

— Изредка. Когда мама заметит. Только обычно она вообще на меня не смотрит. Впрочем, это хорошо, когда тебя не замечают, верно?

— Меган, но ведь ты уже не ребенок, — сказал я.

— В общем, мне надо брать пример с вашей сестры и ходить разряженной словно кукла?

Я обиделся за Джоанну.

— У нее нормальный вид, на нее приятно смотреть, — сказал я.

— Она такая хорошенькая! — согласилась Меган. — Совсем не похожа на вас. Почему?

— Братья и сестры не всегда похожи друг на друга.

— Да, правда. Я тоже не похожа ни на Брайена, ни на Колина. И они абсолютно разные.

Помолчав, она добавила:

— Как это странно, правда?

— Что странно?

— Семьи, — коротко пояснила Меган.

— Пожалуй, верно, — сказал я задумчиво, хотя и не совсем понял, что именно она имела в виду. Минуты две мы шли молча, потом Меган застенчиво спросила:

— Вы летчик?

— Да.

— Поэтому и покалечились?

— Да, в катастрофе.

— Здесь у нас никто не летает, — сказала Меган.

— Да уж, наверное, — отозвался я. — А тебе хотелось бы полетать? Подняться в небо?

— Мне? — удивилась Меган. — Ни за что! Меня будет тошнить. Меня даже в поезде тошнит.

Опять помолчав, она спросила с той прямотой, какая обычно свойственна только детям:

— А вы поправитесь и снова сможете летать или так и останетесь инвалидом?

— Мой врач говорит, что поправлюсь.

— А он не из тех, кто врет?

— Не думаю, — ответил я. — Уверен, что нет. Я ему верю.

— Ну тогда хорошо. А то ведь все вокруг врут.

Я промолчал, признав тем самым бесспорность сего утверждения. Меган тем временем продолжала рассудительно:

— Я рада. А то ведь я думала, что вы потому такой сердитый, что остались на всю жизнь калекой. Ну а если это от природы, совсем другое дело.

— Вовсе я не сердитый, — сказал я сухо.

— Ну, раздражительный.

— Раздражительный оттого, что мне не терпится поскорее выздороветь. А быстрее не получается.

— Тогда чего дергаться?

Я рассмеялся.

— Неужели тебе никогда не хотелось что-либо поторопить?

Меган задумалась, потом сказала:

— Нет. К чему? Куда торопиться? Ведь ничего такого никогда не случается.

Меня поразила безысходность, прозвучавшая в ее голосе.

— Чем же ты обычно занимаешься? — мягко спросил я.

Она пожала плечами.

— Да чем тут можно заниматься?..

— Неужели у тебя нет никаких увлечений? Ну, ты хочешь во что-нибудь поиграть? У тебя есть подруги?

— Не люблю я все эти игры, наверное, потому, что все время проигрываю. А девчонок здесь почти нет. А те, что есть, мне не нравятся, к тому же они считают, что я им не пара.

— Что за чушь! Почему?

Меган молча пожала плечами.

— Ты хоть в школе-то училась?

— Да, в прошлом году окончила пансион.

— И как там, нравилось?

— Ничего. Хотя все там было по-дурацки.

— Это почему же?

— Учили урывками, сплошная мешанина. Понимаете, это был дешевый пансион, потому и учителя были так себе. Они даже не могли ответить на вопросы.

— Ну, многие учителя этого не умеют, — сказал я.

— Почему? Должны бы.

Я согласился.

— Наверное, я тупая, — сказала Меган. — Но все равно, очень многое, по-моему, ужасная чушь. Например история. В разных книгах она совершенно разная.

— Это-то как раз и интересно, — сказал я.

— Или грамматика, — продолжала Меган. — Или эти идиотские сочинения. А какую белиберду насочинял Шелли![56] Все лепетал о жаворонках. А Вордсворт![57]

Совсем помешался на этих своих нарциссах. А Шекспир!

— Чем же тебе не угодил Шекспир? — спросил я с интересом.

— Да так вечно все закрутит, что ничего не поймешь. Правда, кое-что у него мне нравится.

— Он, конечно, был бы этим весьма польщен, — заметил я.

Меган не заметила сарказма и сказала, неожиданно мягко:

— Вот Регана и Гонерилья[58] мне нравятся.

— Почему именно они?

— Не знаю. Они как-то понятны. Отчего они были такие, как вы думаете?

— Какие «такие»?

— Такие, какие были. Ведь они отчего-то стали такими.

Я никогда об этом не задумывался. Старшие дочери короля Лира всегда казались мне гнусными созданиями и только. Требование Меган выяснить, что сделало их такими, показалось мне достаточно интересным.

— Над этим стоит подумать, — сказал я.

— О, это не важно. Я просто так спросила. В конце концов, это всего лишь «литература», верно?

— Да-да, именно. Но хоть какой-то предмет тебе нравился?

— Ну… математика.

— Математика? — переспросил я с удивлением.

Меган оживилась.