Труженики моря

Нельзя было сказать, чтобы «Дюранда» шла в точности своим путем. Экипаж не имел никакого опасения: доверенность к капитану была безусловна; однако, быть может, по ошибке рулевого, было какое-то уклонение. «Дюранда», по-видимому, шла скорее к Джерсею, чем к Гернсею. Несколько позже одиннадцати часов капитан исправил курс, и пароход пошел прямо на Гернсей. Все дело тут было в незначительной потере времени. В короткие дни потеря времени имеет свои неудобства. Светило яркое февральское солнце.

Тангруль в своем настоящем положении не имел особенной устойчивости в ногах, ни особенной твердости в руке. Из этого выходило, что честный рулевой часто вилял из стороны в сторону, что замедляло ход судна.

Ветер почти затих.

Пассажир из Гернсея, державший в руке подзорную трубу, направлял ее по временам на клочок сероватого тумана, у самого горизонта на западе; этот туман медленно несся по ветру и казался кусочком ваты, окруженным пылью.

Капитан Клубен имел свой всегдашний суровый вид. Он, казалось, удвоивал внимание.

Все было мирно и почти весело на «Дюранде»; пассажиры беседовали. Закрыв глаза во время переправы, можно судить о состоянии моря по говору на судне. Полная непринужденность умов соответствует совершенному спокойствию воды.

Невозможно, например, чтобы разговор вроде следующего происходил не при глубоком затишье на море.

— Посмотрите, какая хорошенькая мушка, красная с зеленым.

— Она заблудилась на море и теперь отдыхает на корабле.

— Мухи мало утомляются.

— И точно; они так легки, и ветер носит их.

— Раз как-то свесили унцию мух, потом сосчитали, и их оказалось шесть тысяч двести шестьдесят восемь.

Гернсеец с подзорной трубой подошел к скотопромышленникам из С<ен->Мало и говорил нечто в таком роде:

— Обракский бык имеет туловище круглое и коренастое, ноги короткие, шерсть рыжую. Он медлен в работе по причине короткости своих ног.

— В этом отношении саперский бык лучше обракского.

— Я видел в своей жизни двух прекрасных быков. У первого ноги были низки, перед мясистый, филейная часть полная, бедра широкие, достаточная длина от затылка до хребта, достаточная высота в зашейке, поводка богатая, кожа легко отделявшаяся. Другой представлял все признаки умеренного ожирения: плотное туловище, крепкая шея, шерсть белая с красным, филейная часть отвислая.

— Это котентинская порода.

— Так, но имеющая некоторую связь с волом ангюским и волом суффокским.

— Верьте мне, милостивый государь, или не верьте, но на юге есть конкурсы ослов.

— Ослов?

— Ослов, как я имел честь доложить. И из них-то самые неуклюжие и выходят наилучшими.

— Это точно как мюласьерки. Из них самые-то невзрачные и бывают лучше всех.

— Именно так. Это пуатьеские кобылы. Толстый живот, толстые ноги.

— Самая лучшая мюласьерка имеет вид бочонка на четырех столбиках.

— Возвращаюсь к своим быкам. Я видел, как этих обоих быков продали на рынке в Туаре.

— Туарский рынок — знаю! Дома Бонно в Ла-Рошели и Бабю, хлебные торговцы в Марселе — не знаю, слыхали ль вы о них, — должны были приехать на этот рынок.

Турист и парижанин разговаривали с американцем, раздавателем Библий, и там беседа показывала: ясно.

— Милостивый государь, — говорил турист, — вот число тонн на судах цивилизованного мира: Франция, семьсот шестнадцать тысяч тонн; Германия, миллион; Соединенные Штаты, пять миллионов; Англия, пять миллионов пятьсот тысяч. Прибавьте к этому вместимость мелких судов. Итого: двенадцать миллионов девятьсот четыреста тысяч тонн, распределенных на ста сорока тысячах судов, рассеянных по водам земного шара.

Американец перебил:

— Милостивый государь, пять миллионов пятьсот тысяч тонн считаются у Соединенных Штатов.

— Согласен, — сказал турист. — Вы американец?

— Да, сударь.

— Опять-таки согласен.

Наступило молчание. Американец-миссионер подумал: не будет ли тут кстати предложить экземпляр Библии.

— Милостивый государь, — начал турист, — правда ли, что вы в Америке так любите насмешливые прозвища, что наделяете ими своих знаменитых людей, и называете вашего знаменитого миссурийского банкира Томаса Бентона Старым Слишком?

— Точно так же, как мы называем Захарию Тэлора — старым Заком.

— А генерал Гаррисон у вас старый Тип? Не так ли? А генерал Джаксон — старый Гикори?

— Потому Джаксон тверд, как Геккорийское дерево, а Гаррисон разбил краснокожих при Типпекано.

— Это у вас византийская мода.

— Это наша мода. Мы называем Фан-Бюрена маленьким Колдуном. Сьюарда, сделавшего маленькие купоны на банковых билетах, — маленьким Биллом, а Дугласа, демократического сенатора из Иллинойса, человека в четыре фута ростом и весьма красноречивого, — маленьким Гигантом. Пройдите от Техаса до Мэна, и нигде не услышите имени Касс; все говорят: великий Мичигэнец; никто не скажет: Клэ, а говорят мельничный парень с рубцом. Клэ — сын мельника.

— Я предпочитал бы говорить Клэ или Касс, — заметил парижанин, — это короче.