Царь Алексей Тишайший

Представления о вмешательстве австрийских дипломатов, остановивших победное шествие царя Алексея Михайловича в Речи Посполитой и втянувших его в войну со Швецией, оказались живучими. Разделяли их и в самой Империи. Следующий посол барон Августин Мейерберг вспоминал о миссии своих предшественников в 1656 году, уговоривших царя Алексея Михайловича принять предложение о мирных переговорах: «Это было к великой выгоде для поляков, между тем как москвитянин изливал свой гнев на шведов в Ливонии, благодаря этому отвлечению врага в другое место, полякам стало удобно вытеснить его с помощью цесарских войск из своего государства, которым он овладел было»^{400}

. Конечно, у русской дипломатии был при этом свой маневр, и она скоро это докажет неожиданным разворотом к миру со Швецией.

В Москве откликнулись на шведское предложение о начале переговоров о мире под Нарвой и 23 апреля 1658 года назначили для заключения договора о мире боярина князя Ивана Семеновича Прозоровского, Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина и стольника Ивана Афанасьевича Прончищева. Ордин-Нащокин при этом получил царскую грамоту на думное дворянство. Писалась она явно под диктовку царя Алексея Михайловича, «в наших царских палатах». В ней отмечались не только «многие службы и раденье» и «смелое сердце» воеводы, но и его христианское поведение, подтверждавшее любимые мысли царя Алексея Михайловича о связи настоящей веры и военного успеха: «…помня Бога и его святые заповеди, алчных кормишь, жадных поишь, нагих одеваешь, странных в кровы вводишь, болных посещаешь, в темницы приходишь, еще и ноги умываешь»^{401}

. Показательно и другое: грамота о думном дворянстве была направлена из Тайного приказа в «Царевичев-Дмитриев», а при назначении Афанасия Лаврентьевича на переговоры снова употребляли прежнее название города — Кукейнос, как будто заранее смирившись с потерей этого города в Лифляндии. 30 апреля впервые после долгого перерыва состоялся прием шведских послов, задержанных в Москве в начале военных действий. В возобновлении переговоров с шведским посольством успел поучаствовать князь Никита Иванович Одоевский; его назначение «в ответ» связано с необходимостью знать и учитывать шведскую позицию на переговорах о мире в Литве. Цель «великого посольства» князя Одоевского «с товарищи», отправленного царем Алексеем Михайловичем «в свою государеву отчину в Вилню», по разрядным книгам, состояла в том, чтобы ехать «на съезд с полскими комиссары о мирном поставленье и о вечном докончаньи». 7 мая 1658 года, одновременно с отправкой на переговоры в Вильно князя Одоевского, из Москвы выехало для договора со шведами и посольство боярина князя Ивана Семеновича Прозоровского^{402}

.

Уход патриарха Никона

Разногласия между царем и патриархом впервые зримо проявились также летом памятного 166-го года. Обычно обсуждаются стремление Никона подчинить себе царскую власть, спор «священства» и «царства», хотя эти формулировки плохо подходят для описания действительного положения дел. Представление о попытках патриарха Никона соперничать с царской властью во многом навязано старообрядческими публицистами, умевшими ярко сформулировать свои мысли и идеи. В предисловии к новому служебнику 1656 года об отношении царства и священства говорилось совсем по-другому, в контексте общего стремления царя и патриарха к «целости чистыя веры» в православной церкви «в Велицей и Малей России»: «…два великих дара, яко некую диадиму царскую, священство глаголю и царство, на ню возлагает»^{403}. Однако уподобление царя Алексея Михайловича библейскому пророку Моисею и царю Давиду, а самого патриарха Никона — другим пророкам, «второму Аарону и Илие», не оставляет сомнений в чтимой патриархом и другими сторонниками церковной реформы «субординации», возможно, сформулированной не совсем четко, иносказательно. Никону важно было следовать соборным решениям всех вселенских патриархов. Поэтому отсчет новой церковной эры шел от избрания первого русского патриарха Иова в 1589 году и собора вселенских патриархов, утвердивших это решение в 1593 году^{404}.