Царь Алексей Тишайший

Больше всего Никон стремился сохранить самостоятельность в управлении церковью и даже подверг ревизии ненавистное ему Соборное уложение, подчинившее церковных людей светскому суду. Царь Алексей Михайлович шел на послабления, например, даровав еще в 1651 году Никону, тогда новгородскому митрополиту, особой грамотой право суда над духовенством в его епархии. В начале 1657 года патриарх Никон добился подтверждения судебных привилегий духовенству патриарших вотчин, существовавших со времен Бориса Годунова. Участие патриарха в светских делах говорило о полной поддержке им действий царя. Объясняя впоследствии константинопольскому патриарху Дионисию причины оставления патриаршего престола, Никон даже с некоторой обидой упоминал о царе Алексее Михайловиче, забывшем поддержку патриарха в начале войны с Речью Посполитой. Основой конфликта царя и патриарха, по объяснению Никона, стало ревностное отношение патриарха к царскому вмешательству в подведомственные ему церковные дела: «…и во архиерейские дела учал вступатца властию и суд наш владети, или сам собою сие восхоте, или от злых человек преложися»^{405}

.

Отражение каких-то нестроений в церкви стало проявляться немедленно по возвращении царя Алексея Михайловича в Москву и было следствием недавних расправ Никона с людьми, недовольными его реформами. Патриарх попытался сделать первый шаг навстречу своим непримиримым врагам, сражавшимся против его нововведений. Когда отправленный в ссылку бывший протопоп Казанского собора на Красной площади в Москве Иван Неронов, принявший постриг и ставший монахом Григорием, самовольно вернулся в столицу, Никон не стал его наказывать, но принял милостиво и даже позволил присутствовать в Успенском соборе во время богослужения в присутствии царя Алексея Михайловича. Согласно посланию Ивана Неронова из ссылки, царь также решил проявить милость почтенному по своим заслугам и возрасту монаху, едва ли не единственному после смерти Стефана Вонифатьева члену кружка «ревнителей благочестия», кто оказался в Москве. Помнил ли царь письмо протопопа Ивана Неронова из ссылки, в котором тот молил его утишить «бурю, смущающую церквы», и пророчествовал «погибель и тщету» предстоящей «брани», то есть начинавшейся войне с Речью Посполитой?^{406}

Если да, то присутствие Ивана Неронова в храме было не просто примирительным жестом, оно еще и показывало, что «ревнители благочестия» были не правы, предсказывая поражение в войне. В ответ на полное особенного смысла обращение к Неронову: «Не удаляйся от нас, старец Григорей» — царь якобы услышал гневную обличительную речь в адрес патриарха Никона: «Смутил всею Русскою землею и твою царскую честь попрал, и уже твоей власти не слышать, от него врага всем страха»; после чего царь, «яко устыдевся», просто отошел, «ничто же ему рече». Эту цитату приводят в качестве доказательства властолюбия патриарха Никона. Однако рассказ о речи бывшего казанского протопопа не выдерживает простой хронологической проверки. Описываемые события якобы случились в Успенском соборе в день именин царевны Татьяны Михайловны 13 (надо: 12) января 1657 года, но в это время царя в Москве не было, он вернулся в столицу только 14 января, так что и примечательного разговора, и обвинений Никона перед царем, скорее всего, не было!

Не так прост и вопрос о взаимоотношении «старого» и «нового» в культуре XVII века, обсуждаемый историками, искусствоведами и филологами^{407}. В предисловии к тому же «Служебнику» содержится прямой запрет на «новины»: «видящим новины всегда виновны бывати церковнаго смятения же и разлучения». Поэтому патриарх «в страх великий впаде, не есть ли что погрешено от их православного греческого закона»^{408}. То есть можно поспорить, кто был ббльшим традиционалистом — сторонники старой веры или патриарх Никон, начавший когда-то свои реформы с правки Символа веры по тексту на саккосе митрополита Фотия! Если отбросить разногласия по поводу обрядовой стороны церкви, печатания новых книг и почитания новых икон, то ярко проявится то, что объединяло никониан и старообрядцев независимо от их отношения к «старине» и «новизне»: мысль о том, что только настоящая, правильная вера помогает во всех делах и делает царя непобедимым для врагов. Удивительно, но эта общая идея вместо света истины принесла зловещие отблески старообрядческих гарей. Патриарху Никону так и не удалось до конца справиться со своими врагами и навязать церкви новые порядки и книги, напечатанные за время отсутствия царя в Москве. «Правильность» утверждалась насилием, из-за чего авторитет патриаршей власти был утерян. Старообрядцы, считая все нововведения выдумкой самого Никона, еще готовы были бы согласиться с мнением вселенских патриархов, ставших главными арбитрами в делах Русской церкви. И в этом сторонники старой веры тоже ни в чем не отличались от адептов появившегося официального православия. Всеобщая же и слепая вера в авторитет вселенских иерархов привела к расколу церкви и мира.