Царь Алексей Тишайший

На самом деле «милостивая» грамота царя Алексея Михайловича была составлена еще до персидского похода казаков «за зипунами». При первых известиях о возвращении Разина ее разыскали и выдали отправлявшемуся в поход против донских казаков воеводе князю Львову. У того была возможность использовать войско из нескольких тысяч человек для решительного удара по ватаге Разина, но он предпочел обычную тактику замирения с казачьими атаманами в случае их добровольного возвращения на Дон. Охранявшие свою добычу казаки не были готовы воевать с царскими войсками, поэтому Степан Тимофеевич картинно принес повинную царю, когда воевода князь Семен Иванович Львов передал ему предложение о царской милости. Рассказ об этом сохранился в записках голландского офицера на русской службе Людвига Фабрициуса, захваченного впоследствии в плен разницами и многое знавшего со слов участников тех событий. Он описал, как Степан Разин «взял царскую грамоту, поцеловал ее и положил за пазуху». Донской атаман лично явился с повинной и внешне покорился царскому воеводе в Астрахани боярину князю Ивану Семеновичу Прозоровскому, сложив перед ним «бунчук» — знак своей атаманской власти, обычно стоявший в центре войскового круга, где казаки решали все важные дела.

Поверил, на свою беду, в это раскаяние и первый астраханский воевода боярин князь Прозоровский, «убежденный», как говорили, щедрыми подарками Разина и его «товарищей», явившихся на прием к воеводе в «драгоценных одеждах» и шапках, украшенных жемчугом. Один из иноземных очевидцев из команды корабля «Орел» видел этот прием у воеводы своими глазами и написал о Разине: «Ему лет сорок; своими разбоями и бесчинством он довольно известен и внушает страх. Что еще должно произойти, покажет нам время». Упорно ходили слухи о какой-то немыслимо дорогой шубе, подаренной Разиным главному астраханскому воеводе и боярину. Даже когда Разин будет пленен и доставлен в Москву, первый вопрос царя Алексея Михайловича, переданный боярам в собственноручно написанных им статьях для допроса, будет о князе Иване Прозоровском и об этой «шубе»^{695}

.

В сентябре 1669 года Степана Разина и его казаков отпустили из Астрахани на Дон в сопровождении астраханских стрельцов. Но уже по дороге к Царицыну грозный атаман взбунтовался. Он отобрал у сопровождавшего его стрелецкого сотника отправленные в Москву грамоты, разорвал и пометал их в воду. От показной покорности не осталось и следа. Разин снова повел себя как хозяин и вершитель судеб всех, кто попадался ему на пути. Казаки грабили по дороге купцов, «лаяли матерны» встреченных в дороге московских стрельцов. Оказавшись в Царицыне, Степан Тимофеевич еще раз перед уходом на зиму на Дон напомнил о себе: «воеводу Андрея Унковского бранил и за бороду драл, и в приказной избе хотел дверь высечь, и ево, Андрея, зарезать». Помогло, наверное, то, что ранее воевода, побоявшись вступать в бой с казаками, пропустил разинский отряд мимо Царицына (как известно, именно там Волга и Дон ближе всего подходят друг к другу, и это был традиционный путь донских казаков, желавших попасть на «Низ»). По приказу Разина в Царицыне сбили замки у тюрем и выпустили тюремных сидельцев, всех их подговаривали уходить на Дон. Во всем этом видны уже черты будущего разинского выступления против изменников-бояр, к чему Разин тайно призывал еще в Астрахани. Хотя посланцы Разина, станичный атаман Лазарь Тимофеев и есаул Михаил Ярославов, отправленные «с повинной» из Астрахани, добрались до Москвы и даже получили прощение своих вин, «что они будучи на Волге и на море воровали».

В конце 1669-го — начале 1670 года атаман был уже на Дону, куда пришел из персидского похода в сопровождении полутора тысяч казаков, привезших с собой богатые трофеи и полон. Он зимовал в Кагальнике, куда «подсылкою», то есть тайно, «увез из войска жену свою»^{696}. Разин был овеян ореолом славы, преувеличенные рассказы о его подвигах возвращали казаков к другим временам их полной вольности. Если под управлением войсковых атаманов Корнилия Яковлева и Михаила Самарянина Войско Донское страдало от недостатка царского жалованья, то Степан Тимофеевич показал Дону совсем другой путь, достойный храбрецов, добивавшихся всего своей саблей. В донских куренях пересказывали истории о разбитом персидском флоте во главе с Мамед-ханом; может быть, уже тогда стала известна и судьба захваченной персидской княжны (той самой, из песни «Из-за острова на стрежень…»).