Царь Алексей Тишайший

Кроме записок Людвига Фабрициуса, сюжет об искупительной жертве атамана реке (на этот раз Волге) содержится в записках корабельщика («парусного мастера») Яна Стрейса. Он входил в команду корабля «Орел» и оставил живописный рассказ о «персидской княжне», брошенной за борт атаманского струга в Астрахани, уверяя, что сам был свидетелем происшествия: «Придя в неистовство и запьянев, он (Разин. — В. К.)

совершил следующую необдуманную жестокость и, обратившись к Волге, сказал: «Ты прекрасна, река, от тебя получил я так много золота, серебра и драгоценностей, ты отец и мать моей чести, славы, и тьфу на меня за то, что я до сих пор не принес ничего в жертву тебе. Ну, хорошо, я не хочу быть более неблагодарным!» Вслед за тем схватил он несчастную княжну одной рукой за шею, другой за ноги и бросил в реку. На ней были одежды, затканные золотом и серебром, и она была убрана жемчугом, алмазами и другими драгоценными камнями, как королева. Она была весьма красивой и приветливой девушкой, нравилась ему и во всем пришлась ему по нраву. Она тоже полюбила его из страха перед его жестокостью и чтобы забыть свое горе, а все-таки должна была погибнуть таким ужасным и неслыханным образом от этого бешеного зверя»^{697}

.

Дон снова вспыхнул огромным «палом», как сухая степная трава после зимы, когда в Войске Донском были получены известия о смерти царевича Алексея Алексеевича. Разин увидел удобный повод обвинить в этом царских бояр и начать свою войну. В Посольском приказе ошиблись, предполагая, что возвратившийся на Дон атаман собирается «идти в Запороги» или станет воевать за власть с атаманами Войска Донского. Пройдя по Волге и Яику, Степан Разин почувствовал свою силу, увидел, как в разных местах с сочувствием встречались его призывы к бунту. С самого начала он сделал ставку на «голутвенное» казачество, а не на «сторожилых домовных казаков». Правда, о «мысли» Степана Разина мало кто ведал, и, как сообщал царицынский воевода Андрей Унковский в московский приказ 20 ноября 1669 года, «никоторыми де мерами у них, воровских казаков, доведатца не мочно». Но и без того было понятно, что должно было произойти что-то очень серьезное: казаки говорили повсюду, «что на весну однолично Стенька Разин пойдет на воровство».

И вот в самое трудное время царя Алексея Михайловича, после смерти царевича Алексея Алексеевича, надо было решать, что делать с новой угрозой. По царскому указу главе Казанского приказа боярину князю Юрию Алексеевичу Долгорукому не позднее 23 января 1670 года было велено «с астараханских и с терских и с царицынских отписок списки и изыных отписок выписки, учинить о воровстве Стеньки Разина…». Часть текста документа оказалась утрачена, но смысл распоряжения понятен и вполне раскрывается дальше. Требовалось собрать сведения в одном приказе — Казанского дворца и переслать их «для ведома» в другой — Посольский. А уже оттуда «писать о воровстве Стеньки Разина с товарыщи на Дон к донским казакам». Дьяк Приказа Казанского дворца Петр Самойлов хорошо выполнил свое дело и собрал самый подробный из существующих до сих пор свод сведений о начале действий Степана Разина на Волге и Каспийском море. По получении «выписи» за «дьячею приписью» в Посольском приказе ее рассмотрели и подписали на присланной в сопровождении приказной памяти: «Принять и выписать тотчас про Стеньку Разина и, что пристойно, писать на Дон к казакам». То есть перед нами типично «бюрократический» ответ, когда два ведомства с помощью пересылки бумаг пытаются противостоять угрозе «воровских» действий. Последствия такого административного ступора не замедлили сказаться.

Выступление на Дону весной 1670 года началось с убийства жильца Герасима Евдокимова, привезшего из Посольского приказа грамоту Войску Донскому. В войсковом кругу Разин сначала допытывался у жильца, «от кого он поехал, от великого государя или бояр», потом назвал «лазутчиком», стал его «бранить и бить» и, «бив до полусмерти, посадил в воду, в Дон реку» (в миссию жильца Григория Овдокимова действительно входил сбор сведений о действиях Разина). Атаману Корнилию Яковлеву, пытавшемуся вступиться за гонца, привозившего «милостивую грамоту» на Дон, новый атаман Степан Разин грозил «таким же смертным убийством», говоря: «Ты де владей своим войском, а я владею своим войском». Послушная воле московского правительства старшина все видела, но ничего не могла поделать; казаки Разина вышли из повиновения общего войскового круга и все дела стали решать в своем «кругу».