Шестнадцатилетний Фёдор не имел никакого опыта руководства войсками и был вынужден положиться на род Басмановых.
Во время семи недель царствования Фёдора была предпринята одна важная внутригосударственная мера: учреждён приказ Каменных дел, ведавший каменным строительством Московского государства. Ему подчинялись все мастера каменных дел, известковые и кирпичные заводы в Москве. Учреждение ведало казной тех городов, где «белый камень добывался».
Однако многие родовитые князья и бояре, прежде поневоле терпевшие «худородного царя», стали искать пути, чтобы избавиться от выборной земской династии. К заговорщикам примкнул и Богдан Бельский. Меры, предпринятые правительством, не дали желаемых результатов. Опытный старейшина Боярской думы, князь Фёдор Мстиславский, с самого начала вёл двойную игру и завязал тайную переписку с Расстригой. Потому-то Семён Годунов распорядился тайно умертвить Мстиславского. Но из-за быстрого развития событий этот заговор не осуществился.
В последние дни апреля, когда уже сослужили вечернюю, в келье келаря Троице-Сергиевом монастыря собралось трое человек: сам келарь Авраамий, архимандрит Иосаф, и монах Христофор. Архимандрит и келарь восседали за столом на лавке, а усталый Христофор сидел на стульце пред ними. Он только недавно прибрёл в обитель и принёс новые ошеломляющие вести. Шёл негромкий разговор, иногда прерываемый возгласами удивления.
– А доподлинно известно, что воевода Пётр Басманов тайно предался Расстриге и по их сговору апреля 17 дня приехал в стан под осаждённые Кромы вместе с митрополитом Новгородским Исидором якобы привести войска к присяге новому государю – Феодору. Понеже Басманов-то худородный, хотя и обличён боярским чином, потому главным воеводой поставлен бысть над ним князь Михаил Катырев-Ростовский. Но все дела-то обделывал Басманов. Поначалу-то ён глаголал, де поклонимся новому царю Феодору, обещал служилым людям щедрое жалование по истечении сороковин[78]
по покойному Борису, – рассказывал Христофор.– Ну и как же служилые-то люди, да стрельцы тому вняли, а и нет? – с интересом спросил Авраамий.
– В стане, люд воинский, изнурён болестью да холодами, разуверился в правоте и нужности войны сей. Потому и расколу не избегли. И не всё-то войско поспешило присягу приять. И на второй же день сторону Расстриги взяли рязанские, тульские, каширские, алексинские и севские дети боярские да дворяне. А во главе их рязанцы – Прокопий да Захарий Ляпуновы. Ведомо стало, де Петька Басманов накануне имел с оными беседу тайную. С того и пошла замятня. В стане воинском резня и смертоубийство учинилися. Рязанцы сзывают своих сотоварищей и кличут: «Димитрий!». Противники их хватают оружье, в ватаги сбираются и кличут: «Феодор!». И кровь лиется! – продолжал вещать монашек.
После этих слов Иосаф и Авраамий сотворили крестное знамение.
– Господи, воля Твоя святая, али попущение Твое?! – громко вымолвил архимандрит.
– А что ж Басманов и князь Катырев-Ростовский? Смертоубийству-то конец не положили? – спросил с волнением келарь.
– Сам Басманов какое-то время медлил. А князь-воевода, вообще умалился. Но ужо-т маия 7 дня Басманов открыто сторону Расстриги приял. Нашёл повод! Де, тяжба у его с Семёном Годуновым по местническому делу началася. Годунов-то поставил Басманова в подчинение зятю свому – князю Андрею Телятевскому. А дед Телятевского под рукою у отца Петьки Басманова – у воеводы Фёдора Басманова ходил. А тот ведь любимцем у царя Иоанна Васильевича слыл. Вот Петька Басманов и баял всем: «Де, отец, государи мои, Фёдор Алексеевич точна был дважды больши деда князя Ондреева Телятевского, а ныне Семён Годунов выдаёт меня зятю своему в холопи, князю Ондрею Телятевскому, и я не хочу жив быти, смерть прииму лутче тово позору».
. – Во, каковы-то делы в стане воинском! Вот табе и царские воеводы! – воскликнул Иосаф. – Кто ж «вора» остановит? Не иначе Москву возьмёт, – запричитал он.
– Полно, отец Иосаф! «Вор» ли сей Расстрига? – негромко подметил келарь.
– Ужели, истинный царевич и государь!? – с испугом вопросил Иосаф.