Поздним и долгим июньским вечером, когда ещё мерцали последние сумерки и всполохи закатного света, Димитрий в сопровождении Отрепьева, Евангелика и Яна Бучинского приехал верхом в дом князя Мосальского в Китай-городе. Князь Василий встречал их сам. Предложил молодцам вина и медовухи. Отрепьев, Евангелик и Бучинский не отказались, и князь повёл их в гостевую палату. Царевич же отказался от хмельного, и просил провести его в покои Ксении. Девушка из прислуги отвела молодого человека к царевне в покои. Они прошли сенями в смежные покои. Девушка отворила тяжёлую окованную дверь и с поклоном пропустила Димитрия в палату. Сама же осталась за раскрытой дверью.
Перед царевичем стояла стройная, юная красавица-дева. Под лёгким платком из паволоки угадывались пышные тёмно-русые волосы. Длинная и густая коса, заплетённая голубой лентой, лежала на её маленькой, но крепкой груди близ левой руки. Большие и глубокие лучащиеся глаза с длинными бровями с тревогой и болью глядели на Димитрия. Долгий и прямой нос, червлёные уста в форме парящей чайки свидетельствовали о её благородном происхождении. Девушка явно исхудала и чуть осунулась, но и это было ей к лицу. В красивых и тонких дланях она держала убрус, в котором торчала игла с красной нитью. Она легко стояла на крепких стройных ногах. Движения её были плавны и исполнены достоинства. На ней был синий сарафан, накинутый поверх белой льняной рубахи. Всё в облике её было изящно и тонко. По возрасту, вероятно, она была ровесницей Димитрия.
Князь Иван Катырев-Ростовский – современник тех событий, не лишённый литературного дара, не скрывал своего восхищения Ксенией Годуновой и оставил описание облика красавицы-царевны. Вот её образ, дошедший до нашего времени, благодаря перу князя Ивана. В современном переводе с древнерусского языка XVII века, это описание звучало бы примерно так:
«Царевна Ксения, дочь царя Бориса – девица, по виду чудная отроковица, какую непросто и представить, столь красива она. Ликом бела, щеками румяна, уста её червлёны. Очи имеет чёрные, большие, наполненные светом. Когда же плачет, то и слёзы из очей текут и блещут. Брови имеет ровные и красивые. Фигурой она стройна и пышногруда, телом белокожа. Росту среднего, черные локоны густых волос лежат по плечам. Среди жен выделяется она благочинием, хорошо образована, любит книги. Речь её великолепна и исполнена благости. Во всех делах своих она последовательна, любит церковное пение и духовные песни. (Царевна же Ксения, дщерь царя Бориса, девица суща, отроковица чюднаго домышления, зелною красотою лепа, бела велми, ягодами румяна, червлена губами, очи имея черны великы, светлостию блистаяся; когда же в жалобе слезы изо очию испущаше, тогда наипаче светлостию блистаху зелною; бровми союзна, телом изобилна, млечною белостию облиянна; возрастом ни высока ни ниска; власы имея черны, велики, аки трубы, по плещам лежаху. Во всех женах благочинийша и писанию книжному навычна, многим цветяше благоречием, воистинну во всех своих делах чредима; гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне желаше)».
Мог ли Димитрий, раз увидев её, остаться равнодушным? Она же внимательно и вопрошающе взирала на него и боялась лишь одного – оскорбления своего. Они долго стояли молча и смотрели друг на друга в некотором смущении…
– Здрава буди, красавица-царевна, Ксения Борисовна, – наконец молвил Димитрий, чувствуя, как страсть закипает в его сердце.
– Здрав будь, государь. Прости, не ведаю, как величать тя, – тихо, но смело молвила царевна.
– Зови меня: «Государь мой, Димитрий», – сдерживая свои чувства, отвечал он.
– Точно ли Димитрий ты? Не гневишь ли Господа воровством имени чужого?
– Бог – свидетельствует обо мне, – спокойно сказал Расстрига.
– Тогда зачем велел погубити родных моих, не престало то законному царевичу?
– Прости меня, душа-девица! Не уследил яз, не уберег твою матушку и твово брата. Не успел яз дойти до Москвы, как поведали слуги мои о том беззаконии.
– Кто ж виноват в том? – спросила Ксения.
– Виноваты в том душегубцы-князья да бояре: Шуйские, Голицыны, да Мосальские. Правда, князь Василий тебя спас и уберёг от позору. За то я ему велию милость окажу и от наказания избавлю. Но с Шуйскими, да с Голицыными ещё посчитаюсь.
– Не казни их, государь мой! Бог – Судия им…
– Не знаю, красавица моя. Не буду наперёд обещати. Одно знаю, пока я жив, никто более не обидит тя. Заберу скоро тебя к себе во дворец и будеши там жити, яко и преж того жила.
– Ой ли, государь? И меня о том не спросишь? Хочу ли? – строго вопросила Ксения.
– Вот и спрашиваю ноне тя, душа моя, пойдешь ли во дворец жить в покоях царских, как и допреж того? – склонив голову, с надеждой и покорностью в голосе спросил очарованный Расстрига.
– Подумаю еще… Но ежели силою будеши брать, руки на себя наложу, – всё также спокойно отвечала девушка.