Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени

Казалось, время остановилось. На поле воцарилась гробовая тишина. Слышно было только, как шумел ветер в ветвях дерев, как брехали псы, да мычали коровы в селе Тайнинском. Боярские холопы ощупывали рукояти сабель и ножей на поясах. Но и Отрепьев с Евангеликом и Корелой были при саблях. А с ними было десятков пять хорошо вооружённых донских и запорожских казаков. При любом исходе эти люди не сдали бы Расстригу. Но их было – «капля в море» среди тысяч вооружённых людей. Все были настороже и готовились к возможной кровопролитной схватке…

Зорким старческим оком инокиня озрела молодого человека. Через минуту-другую что-то вдруг дрогнуло в её лице. Увядшие ланиты и уста её побледнели, затем порозовели и задрожали. Мелко затряслись персты. Дрожавшей рукой сотворила она крестное знамение и что-то беззвучно прошептала. Расстрига покраснел, растерянно опустил глаза и не знал, что делать. Он явно не узнавал своей матушки. В уголках его детской памяти смутно маячил образ полнокровной, горячей женщины с живыми, чёрными очами. Но сейчас перед ним стояла полу-высохшая монахиня-старуха. Правда, одно обжигало, извлекало из детского полусказочного бытия и оживляло его воображение и память – огненные, чёрные глаза. Но он не смел смотреть ей в очи. А она вдруг улыбнулась и более явственно громко молвила:

– Как родити ся табе, воззрела яз на лик твой, сынок. И первее всего, что ýзрила – дак родимое пятнышко, что между десным глазком и переносьем. С тою же родинкой и батюшка покойный мой был! А так ликом ты – весь в покойного отца своего – государя Иоанна.

Молвила сие, и вдруг слёзы потекли из очей. Слёзы навернулись на глаза Расстриги. Он вдруг пал на колени, да так и пополз к своей родительнице. Охватил её руками за пояс и зарыдал. Она же гладила его по голове дланями и тихо причитала:

– Поплачь, поплачь сыночек. Сколько годов не зрела тя! А как поплачешь, так вставай и веди свою матушку под руку. Есть о чём перемолвить мне с тобою. Яз порасскажу табе, а ты мне поведаешь, как жилось тебе все эти лета.

Народ, окружавший их, с облегчением вздохнул. Никто не хватался боле за рукоять сабли или ножа. Многие плакали и утирали лики. Бояре с каменными лицами разъезжались по своим домам и усадьбам. А мать, обретшая сына, тайно и долго беседовала с ним в шатре под охраной верных Димитрию казаков.

* * *

Шумели липы старинного парка. Летний день 190…года был ветреный и мглистый, но теплый. В Михайловском, как и всегда летом, было много гостей. Граф Шереметев всегда любил утренние часы, до завтрака, когда многочисленные внуки еще не собрались в Большом доме и не шумели, обсуждая предстоящий день: поездку в Плесково, купание в Пахре и другие летние радости… Сегодня, в этот ранний час граф был не один. Собеседницей его была уже знакомая дама средних лет.

– Граф, простите, что не даю Вам покоя, но Ваши исследования столь интересны и поучительны, что невольно возвращаешься к ним. Я прочитала, всё написанное Вами. Но чтение не заменят разговора. Вы были так любезны, что пригласили меня, – с признательностью говорила женщина.

– Благодарю Вас за столь высокую оценку моих трудов. Должен сознаться, что общение с Вами доставляет мне истинное удовольствие. Но какие вопросы Вас тревожат нынче? – спрашивал граф.

– Хотелось бы узнать, как можно больше персонажей этого Дела. О чем они думали, к чему стремились… С кого все началось? – уточнила дама.

– Если обратиться к истокам, то надо, прежде всего, назвать Льва Сапегу. О, этот человек мог бы многое рассказать. Ведь он был свидетелем кончины Ивана IV, хорошо знал и события, последовавшие за ней. Члены Ближней Думы царя Федора Ивановича были ему прекрасно известны. Он еще и внимательно следил за каждым, изучая этих людей, преследуя собственные планы…

– Какие же? – с интересом спросила собеседница.

– Объединение под одним скипетром трех соседних стран: Руси, Литвы и Польши. Мысль эта «всплыла» еще при царе Иване. Тогда она овладела умами людей проницательных, желавших обоюдной пользы и мирного преуспеяния, – отвечал граф.

– Но мысль – это еще не действие… – с долей сожаления произнесла дама.

– Было и, как Вы изволили выразиться, действие. Сразу же после смерти Стефана Батория было послано в Москву посольство для тайных переговоров по вопросу о престолонаследии. В него входили такие известные тогда личности, как князья Зборажский и Корецкий «со товарищи». Известно, что посольство было царем принято и «того же году, июня в 4 день царь и Великий Князь послал в Литву послов своих».

– Дальше, граф, дальше…! – взмолилась женщина.

– Что ж, дальше… Это посольство бесследно исчезло… нахмурив брови, отвечал Шереметев.

– Сапега пытался возродить эти планы? – с надеждой в голосе спросила она.