Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени

В полночь 26 октября 7108 года от Сотворения мира (1600 по Р. Х.) в Москве на Варварской улице, что в Зарядье, стали палить из ружей и мушкетов. Подворье бояр Романовых-Юрьевых окружили почти триста стрельцов с факелами и бердышами. Стрельцы сделали несколько залпов по окнам и тыну, и пошли на приступ. В течение получаса створы врат подворья были выломаны, врата сокрушены. Но внутри подворья стрельцов ожидали вооружённые до зубов боевые холопы Романовых. Они выпалили по стрельцам из пищалей-ручниц, положив и ранив около тридцати человек. Первые ряды стрельцов дрогнули и отхлынули. Но стрелецкий голова, оголив саблю, призвал своих людей к приступу и повёл их за собой. Тут уже стрельцы и холопы сошлись в рукопашной схватке. В свете факелов засверкали сабельные клинки и лезвия бердышей. Бранная ругань и мат, крики раненых и погибающих огласили подворье и улицу. Ожесточённая схватка не продолжалась и получаса, холопы Романовых были перебиты или изранены. Стрельцы ворвались в жилые покои и стали выводить из дома и выгонять на улицу всех обитателей подворья. Вскоре усадьба была предана огню. Зарево заполыхало над Зарядьем.

* * *

Холодным и тёмным ноябрьским вечером в одной из настоятельских палат Кириллова монастыря меж монахами-старцами и отцом-настоятелем шёл тревожный разговор. Из Троице-Сергиевой обители в Кириллову прибрёл на богомолье, а может быть и с особым посланием от келаря Авраамия, инок Христофор. Он сильно застыл в дороге и, согреваясь в натопленных палатах, попивал горячий взвар, держа глиняную кружку обеими дланями. Между делом, оглаживая жидкую русую бородёнку и усы, Троицкий пришлéц тонким певучим голоском вещал:

– А государь-то Борис Феодорович выслал на Варварку ко двору Романовых-Юрьевых целый стрелецкой полк. И двор тот стрельцы в осаду взяли, и палить ис пищалей и с ружей зачали. А холопи Романовские сами по те ж стрельцы палили, и из луков стрелами били и стреляли, и немало стрельцов побили и поранили, и на ножи кололи и на копья посадили. И стрельцы ж не по едину разу к тому-то двору приступали и всё осилить не могли. А как сторожу боярскую и холопей их побили, да бердыши посекли, то домы и протчие клети погромили и пожгли!

– Како ж так на Москве и такой бой, государь учинить дозволил? – покачивая головой и тряся седой бородой, с удивлением произнёс один из старцев, стукнув посохом по полу.

– Государь-то, кто суть?! Бориска Годун? – Опришный слуга и милостник Великого государя и царя Иоанна Васильевича! Нешто такому государю на Москве быти? – грозно воскликнул старец Феодосий.

– Жив ли сам Феодор Никитич от и ближние его живы ль? – с тревогой спросил отец-Иосаф.

– Бают, отче, что жив Феодор Никитич, но пострижен насильно и отправлен в ссылку в каку-то обитель полунощную. Да и всех Никитичей – молодших братьев его: Александра, Михаила, да Василья с семьями их в ссылку упекли, – отвечал Христофор.

– А других единомысленников Романовых, ведь немало их суть? – с тревогой спросил один из древних старцев.

– Князя Бориса Черкасского – зятя Феодора Никитича в поруб посадили. Днями к вам ли в обитель, али в Белозеро привезут. А другой зять Романовых – князь Иван Сицкой, пострижен и в монастырь отправлен. В опалу ж попали князь Александр Репнин и дворяне Карповы, – пояснил инок.

– Ведомо ль табе, Христофор, почто Романовых-Юрьевых побили. Каковая вина за ими? – спросил у инока Феодосий уже более спокойно.

– Вменили в вину Романовым, де вы злодеи-изменники, хотели царя и царство, да семью царскую извести ведовством (колдовством) и кореньем-отравою, – ответствовал Христофор.

– Сам ли, брате, узрел сие разоренье Романовых, али по сказкам баешь? – поинтересовался отец Иосаф.

– Се аз многогрешный зрел, како стрельцы царские подворье Романовых в осаду взяли, из пищалей палили, и челядь боярскую перебили и изранили. А след подворье повыжгли, – отпивая горячий взвар, всё более согреваясь и смягчаясь от тепла, рассказывал инок.

– Ну, братие, ждать нам скоро и недобрых вестей, и новых бед! – молвил седобородый старец и пристукнул посохом об пол.

* * *

Фёдор Никитич Романов (Захарьин-Юрьев) был старшим сыном Никиты Романовича Захарьина-Юрьева, который приходился шурином самому Грозному царю Иоанну IV. Никита Романович был любимым братом царицы Анастасии – первой жены царя Иоанна, родившей ему двух наследников престола – Иоанна и Феодора. Покойная Анастасия была не только первой супругой, но, пожалуй, единственной любимой женой и женщиной Грозного царя, поменявшего после смерти Анастасии ещё пятерых жён.

Сыновья Никиты Романовича: Фёдор, Иван, Василий, Михаил, Александр приходились двоюродными братьями наследникам престола – Иоанну и Феодору Иоанновичам. Но государь Феодор Иоаннович особо любил и уважал старшего двоюродного брата, прославленного воеводу и «хороброго в бранях» Фёдора Никитича. Потому и называл его «любезный брат Феодор».