Царь-монах. Государи и самозванцы на русском престоле

– Какое имя у тебя дивное, милая! – с умилением произнёс Юрлов.

– А какого роду-племени, чина и звания ты, мил человек? – спросила девушка.

– Святый Георгий – мой небесный покровитель. А зовут меня Юрием. Род мой из московских дворян. Боле не скажу ничего, ибо не в праве о том говорить…

– Так и не говори, коли не можешь, не понуждаю тя. Но вижу по тебе, что дворянского ты роду, из хорошей семьи, – отвечала девушка.

– А чем же жила допреж ваша семья, Настенька?

– Были у нас сельцо и поместье за Окою, и земли 5 четей верстах в пяти от Коломны. Но как батюшка с матушкой померли, две семьи землепашцев от нас ушли. Как голод пришёл, яз с братиком в Коломну подалась. Но и в Коломне нам места не нашлось, вот и прибрели мы сюда – в Спасо-Андроникову обитель, рассказывала она.

– Не горюй, милая, отныне яз тебя и братца твово уже не оставлю, коль буду жив. Хоть и не знаю, куда повернёт меня судьбина, но вижу, что буду яз с тобою…

После этих слов румянец покрыл её щеки. Глаза блеснули, но она опустила их, и тихо произнесла:

– Спаси тя Бог на добром слове, Гюргий! Помоги Господи, тебе в делах твоих.

* * *

Резвая тройка, запряжённая в лёгкие сани, доставила Беззубцева в Спасо-Андроников ранним февральским утром. Он застал Юрлова за утренней молитвой в Спасском соборе и просил его немедля идти вслед за собой. Они тотчас оставили храм и уединились на конюшне.

– Что стряслось, тёзка? Что за спешка такая, коли с молитвы меня увёл? – с тревогой спросил Юрлов.

– Немалая рать литовская в Костромской уезд прорвалася. Дале сам помысли, кого тамо-от литва яти хощет… – отвечал Беззубцев.

– Уразумел, можеши и не говорить! – отвечал Юрлов.

– Яз из-за ран своих такого пути не снесу. Да и не мне туда ехать, а табе… – заметил Беззубцев.

– Отчего ж на меня сей Крест возлагаеши? – спросил Юрлов.

– Юрко, ты добре тои места ведашь! Там – твой родной край, там же вотчина ваша и поместье… Табе идтить, боле некому! Поспешай с Господом! – настаивал Беззубцев.

– Когда ж выступати?

– Сей же час собирайся. С тобою туда пять десят детей боярских и казаков пошлю. Добрых коней и оружие вам дам. Главное дело – упаси от литвы и воров юного государя. Доставь его с матушкой в Кострому под защиту стен Ипатьева монастыря. Сей монастырь крепок, пушек, зелья и зарядов там хватит. Воинского люда в Костроме немало. А уж там собор наш в Москве всё порешает.

Уже вечером Юрлов с небольшим конным отрядом охочих путивличей направил свой путь по дороге из Москвы на Ярославль.

* * *

Слегка мело, и в воздухе кружились снежинки. Мороз крепчал с вечера. Поздней февральской ночью кто-то громко и настойчиво постучал в ворота боярской усадьбы Домнино, и обитатели её были разбужены нежданным известием. В морозной, снежной ночи вдруг залаяли и завыли дворовые псы, встревоженные каким-то хаотичным движением и приглушёнными окриками людей. В окнах усадьбы замелькали огоньки свечей и комнаты осветились неяркими бликами. Инокиня Марфа, поднятая с постели прислугой, накрывая платком голову и плечи, вышла в гостевую палату. Следом за ней семенила служанка, которая успела сообщить, что в усадьбу приехал Богдашка Собинин – зять вотчинного старосты Ивана Сусанина.

Приехавшего ввели в палату. Это был рослый русоволосый мужик, с густой тёмной бородой. Одет он был в овчинный тулуп, на котором ещё лежали снежинки. Увидав госпожу, он склонился в поясном поклоне и приветствовал её.

– Здрав будь, раб Божий Богдан! Никак беда привела тя сюда в столь поздний час? – произнесла инокиня.

– Да, матушка-государыня. Всем ведомо, что на Москве собор-то порешил. А тут, как тут, литовские ратные люди у Железного Борка объявились. Тятюшку мово – тестя – старосту Сусанина Ивана пояли и пытают о сыне твоем Михаиле. Но тесть мой успевши, меня упредил и в Домнино к табе отправил, дабы уведомить об угрозе. Собирайся, матушка, да с сыном своим беги, спасай государя. Иначе быть беде! – выпалил вестоноша.

– Спаси тя Господь, Богдан! Даст Бог ещё отблагодарю табя и весь род ваш! – произнесла инокиня.

Богдан низко поклонился и попятился к выходу. А инокиня Марфа громко приказала прислуге:

– Немедля запрягайте! Трое саней «одвуконь». Да соберите корма дней на пять-шесть. Мишу мово оденьте и соберите в путь. Да берите с собою тёплое платье, шубы и тулупы, да поболе.

* * *

Мороз крепчал. Редкие снежинки кружились в воздухе. Яркая полная Луна выплыла среди чёрных небес, и дальние, редкие звёзды то там – то здесь явились и заискрились на небосводе. Вотчинный староста Иван Сусанин ехал на передних санях, а вслед ему тянулась длинная колонна конных воинских людей. Сусанин вел польско-литовский отряд числом до двухсот сабель уже третий час по еле видимому, полузанесенному зимнику. Отряд все дальше уходил на восток. Сусанин знал, что впереди Чистая дебрь. Перепутать эти места с другими было невозможно. Иван знал про эту дебрь с детских лет. Страшные были это места, ибо там безследно пропадали люди, лошади, коровы с телятами и даже овцы. В тех местах не водился ни дикий зверь, ни лось, ни олень, ни кабан,