Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

Еще в июне Годунов вместе с патриархом и собором приняли решение: из всех поместий и вотчин, а также из монастырей и церковных владений взять ратников для возможной войны с Польшей. Но мобилизация шла плохо, многие ополченцы уклонялись от службы. Пойманных дезертиров метали в тюрьмы и секли нещадно кнутом – так, что, по словам современника, на спине не оставалось живого места, куда можно было бы кольнуть иголкой. С большим трудом к осени набрали 40–50 тысяч русских служилых людей, к которым присоединили нанятых татар и цареву немецкую гвардию.

Это войско было отдано под начало князя Федора Ивановича Мстиславского, занимавшего по старшинству первое место в думе. У Бориса не было особенных причин доверять ему (как помнит читатель, отца и сестру Мстиславского Годунов заточил в монастырь, а самому князю запрещал жениться, чтобы пресечь его род), поэтому он постарался купить преданность воеводы, пообещав в случае победы над Дмитрием отдать ему в жены свою дочь Ксению и дать в приданое Казанское и Сибирское царства.

Князь Мстиславский был посредственный военачальник, медлительный и нерешительный. Он неторопливо двигался к Новгороду-Северскому, проходя по нескольку верст в день. К тому же в его войске было немало людей, сочувствовавших Дмитрию; они дали знать царевичу о приближении Мстиславского дней за 10 до прибытия под город самого воеводы.

На рассвете 20 декабря Мстиславский подошел к Новгороду-Северскому. Дмитрий вывел свое войско в поле, оставив в тылу заслон против Басманова; московские полки выстроились напротив. Ни те, ни другие не двигались с места, только храбрецы с обеих сторон выезжали из рядов и вызывали желающих на единоборство. Один Басманов старался, как мог, нанести урон врагу. Он напал на лагерь Дмитрия и, заманив притворным отступлением большой отряд поляков и казаков вслед за собой в город, закрыл за ними ворота и перебил преследователей.

В этих незначительных стычках прошел короткий зимний день. С наступлением темноты солдаты возвратились в свои лагеря.

Утром следующего дня, когда противники вновь построились напротив друг друга, Дмитрий обратился к своему войску со следующими словами:

– Всевышний! Ты зришь глубину моего сердца! Если обнажаю меч неправедно и беззаконно, то сокруши меня небесным громом. Когда же я прав и чист душою, дай силу неодолимую руке моей в битве! А ты, Мать Божия, будь покровом нашего воинства! Не страшитесь множества неприятелей: поле битвы остается не за тем, кто сильнее, но кто мужественнее и добродетельнее, чему примеры находим мы в истории. Слава ведет человека прямо на небеса!

По его приказу польская конница ударила на правое крыло Мстиславского. Под оглушительные звуки труб, с лязгом и грохотом латники на всем скаку врезались в московские полки. Русские дрогнули и подались назад, смяв свои же боевые построения в центре. Сам воевода получил несколько ударов в голову, был сбит с коня и едва не попал в плен. По словам Маржерета, одного из капитанов немецкой гвардии, русские дрались так вяло, как будто у них не было рук для сечи; дополнительная атака каких-нибудь 400 всадников, пишет он, превратила бы поражение русских в разгром. Но, к счастью для Мстиславского, остальная часть войска Дмитрия безучастно наблюдала за схваткой на правом крыле, дожидаясь, когда придет время выручать товарищей из беды. Это спасло русских. Бросив парчевое знамя и пушки, они беспрепятственно отступили верст на 14, почти не преследуемые неприятелем.

Лихая атака польской конницы дорого обошлась русским: у них выбыло из строя 5–6 тысяч человек. Поляки потеряли 120 всадников, из которых только 20 принадлежали к шляхетскому сословию. Убитых русских похоронили в общей могиле; Дмитрий присутствовал на погребении и плакал над телами своих соотечественников.

Победу над вдвое превосходящим в числе врагом Дмитрий приписывал вмешательству небесных сил. За несколько дней до сражения он сказал одному из капелланов:

– Я дал обет, если Господь благословит мои усилия, воздвигнуть в Москве церковь в честь святой Девы, Матери Божией. Вам я думаю ее передать.

Обрадованный иезуит упомянул о реликвии – частице св. Креста, отправленный из Польши специально для царевича. Дмитрий со своим обычным нетерпением распорядился скорее доставить святыню в лагерь; перед битвой он надел ее на шею. Поэтому-то после победы он и уверял, что, подобно императору Константину Великому, находится под покровительством неба.

Но покровительство неба оказалось бессильно перед алчностью поляков, которые вдруг вместо того, чтобы преследовать неприятеля, стали преследовать своего предводителя, требуя у него уплаты жалованья вперед. Жолнеры толпились возле шатра Дмитрия и говорили:

– Царевич, давай нам жалованье, а то уйдем в Польшу.